История одиночества - Дэвид Винсент
Шрифт:
Интервал:
Поиск альтернативных форм того, что станет называться медитацией, был ответом на потерю движущей силы в послевоенном возрождении монашества как практики и объекта общественного увлечения. Поток неофитов в цистерцианские монастыри по всему миру замедлился, и после середины 1960-х годов население общин стало сокращаться[936]. В Британии численность бенедиктинцев, крупнейшего религиозного сообщества, сократилась с 530 монахов и 136 монахинь в начале 1970-х до нынешних 280 монахов и 35 монахинь, при этом обучение прошли менее десятка послушников[937]. Религиозная вера в целом продолжала терять значение, и в период с 1960 по 1985 год англикане потеряли половину своей силы[938]. Всего через три года после смерти Мёртона Филип Ларкин написал некролог самой идее одинокого духовного созерцания в стихотворении «Vers de Société»:
Отшельничество – эгоизм. Никто
Не верит схимнику в суровом одеянье,
Что с Богом говорит (и Бога нет); желанье –
Чтоб люди были к вам добры, а значит,
Им нужно чем-то отплатить за то.
Вся добродетель социальна[939].
Ларкин был одновременно проницателен и принципиально несправедлив в своем вердикте. Возродившаяся было привлекательность традиционного религиозного сообщества изжила себя. Какие бы планы ни имела католическая церковь в отношении дальнейшего возрождения закрытых институтов – в Британии или вообще в мире, – ее репутация была подорвана серией сексуальных скандалов, всплывших в начале XXI века и связанных с разоблачением поведения ее представителей в 1960–1970-х годах. Выяснилось, что секретность, на которую претендовали монастыри и их солидная воспитательная деятельность, была самым роковым образом подвержена злоупотреблениям[940]. Как мы видели, викторианские критики новых монастырей тщетно настаивали, что деятельность последних должна подвергаться такому же режиму инспектирования, как школы, тюрьмы и приюты[941]. Лишь во втором десятилетии нашего века появились признаки того, что церковные иерархи начинают реагировать на моральную катастрофу, соглашаясь с необходимостью внешнего контроля за поведением безбрачных монахов. Шарм мёртоновской драмы одиночества, напряженно переживаемой за высокими стенами, был безвозвратно утрачен.
В то же время утверждение Ларкина, что отныне всякая добродетель социальна, было несостоятельным. Уход в некую форму духовного одиночества имел определенную притягательность, которая с последней четверти XX века расширялась и диверсифицировалась. Миллионы людей, когда-то читавшие о монашеской жизни, теперь отправлялись на поиски собственных ее версий, хотя бы даже на перекрестках своей непрекращающейся светской жизни. Чего не было в новом спиритуализме, так это структур управления, тех самых, в которых разочаровался Мёртон. Одиночество становилось все более оторванным от власти. Вместе с тем путь к одинокому общению больше не рассматривался как неизбежно однонаправленный и необратимый. Отныне процветало множество форм уединения с разными уровнями трансцендентных верований, а границы между индивидуальной и общинной практиками сильно варьировались.
В традиционных церквях признаки изменения спроса проявились в контрастном опыте религиозных зданий. Посещаемость воскресных служб по соседству продолжала снижаться, а количество посещений храмов, наоборот, возросло[942]. Притягательным, как оказалось, было сочетание огромного пространства, внутри которого размышление могло расширяться за пределы непосредственного момента, и относительной анонимности отдельного верующего. Быть наедине со своими мыслями и Богом легче в соборе, чем в маленьком местном здании[943]. В иных случаях церкви были не всегда благожелательны к бессловесным разговорам с превосходящими духовными сущностями. Пятидесятнические пробуждения были, по сути, шумной коллективной деятельностью, тесно связанной с текстуальным авторитетом Евангелий. Изнутри же устоявшейся религии тем временем наиболее творческим ответом на меняющиеся требования к уединенному общению было продолжение того пути, который начал исследовать Мёртон.
«Схимник в суровом одеянье», упомянутый Ларкином, был маргинальной фигурой в христианской практике со времен Средневековья. Однако в восточных религиях существовала гораздо более сильная традиция скитания праведников, с которой западное христианство рассталось в первом тысячелетии. В экспедиции на Эверест в 1924 году был показательный момент, когда альпинисты, направлявшиеся в базовый лагерь, повстречались с тибетскими монахами, жившими в одиноких кельях в сельской местности. За этим последовала комедия взаимного непонимания: отшельники не могли понять, зачем кому-то понадобилось рисковать жизнью ради нечестивой и бессмысленной задачи взобраться на вершину, а альпинистов озадачил дискомфорт изолированной жизни монахов[944]. Однако позднее на Западе формируется новый взгляд на ценность индивидуализированного, демократично практикуемого духовного созерцания. Возник более сочувственный интерес к буддийским отшельническим практикам, в том числе к карьере англичанки Тензин Палмо, в миру – Дайан Перри из Хартфордшира, которая с 1976 года провела двенадцать лет в маленькой пещере высоко в индийских Гималаях. Здесь, пишет ее биограф,
усевшись, как орел, на вершине мира, она точно не будет потревожена шумом и суетой человеческих сношений. Она обретет абсолютную тишину, которой жаждала. Тишину, столь необходимую для ее внутреннего поиска, ибо, как и все медитирующие, она знала, что лишь в глубине тишины можно услышать голос Абсолюта[945].
Общим для многих вариантов буддизма был акцент на связи между телом и разумом в переживании просветления. Не считая коленопреклонения для молитвы, в скудном меню христианских медитативных техник, как правило, уделялось мало внимания телесным аспектам духовного созерцания. Те, кто в конце XX века все еще работал в рамках христианской веры, все больше интересовались методами, заимствованными у других конфессий, сочетавших физические и умственные практики. В Британии Эстер де Вааль высоко держала знамя Томаса Мёртона и, шире, католической традиции монашества как в своих публикациях, так и в контролируемых уединениях. Ее подход к молитве был основан не только на внимании к положению тела, но и на глубоком понимании его потребностей и ритмов[946]. «Есть определенные, совершенно практические вещи,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!