Перстень Лёвеншёльдов - Сельма Лагерлеф

И в этом смысл моей саги.

Лето было в самом разгаре, как и теперь, когда я пишу эти строки. Стояла чудесная пора.

Однако Синтрам, злой заводчик из Форса, предавался тоске и унынию. Его раздражало победное шествие света сквозь дни и ночи и поражение тьмы. Ему были ненавистны зеленый убор деревьев и пестрый ковер, покрывший землю.

Все вокруг облачилось в прекрасный наряд. Даже серую и пыльную дорогу украсила кайма из летних цветов: желтого и фиолетового.

Когда во всем своем великолепии пришел праздник летнего равноденствия и воздух, задрожав от колокольного звона, донес его от церкви Брубю до самого Форса, когда над землей воцарились праздничная тишина и покой, заводчика охватила неистовая злоба. «Никак Бог и люди забыли о моем существовании?» — подумал он и тоже решил поехать в церковь. Мол, пусть те, кто радуются лету, поглядят на него, поклонника тьмы без рассвета, смерти без воскрешения, зимы без весны.

Заводчик надел волчью шубу и мохнатые рукавицы. Он велел запрячь в сани гнедого коня и подвязать бубенцы к нарядной, украшенной медными бляшками упряжи. Нарядившись так, будто на дворе стояла тридцатиградусная стужа, он поехал в церковь. Ему казалось, что полозья скрипят от мороза. Что на спине лошади белеет не пена, а иней. Жары он не ощущал вовсе. От него исходил холод, как от солнца — жар. Он катил по широкой равнине, простиравшейся к северу от церкви Брубю. Он проезжал мимо больших богатых селений и полей, над которыми кружили и пели жаворонки. Нигде не слыхала я столь сладостного пения жаворонков, как над этими полями. Я часто задумывалась над тем, как мог он быть глух к пению этих сотен певцов полей?

На пути в Брубю Синтраму встречалось многое, что могло привести его в негодование, да только он ничего не замечал. Он увидел бы у дверей каждого дома две склонившиеся березки, а в открытом окне — стены, украшенные цветами и зелеными ветками. Увидел бы, что самая разнесчастная нищая девчонка и та шла по дороге с веткой сирени, что каждая крестьянка несла букетик цветов, обернутый носовым платком.

На каждом дворе стоял майский шест с гирляндой поникших цветов. Трава вокруг шестов была вытоптана, ведь летней ночью в канун праздника здесь лихо отплясывали.

Внизу на берегу Левена теснились плоты. Стояло безветрие, но на плотах в честь праздника поставили небольшие паруса и на верхушку каждой мачты надели зеленый венок.

По дорогам, ведущим в Брубю, шли люди в церковь. Особенно нарядно выглядели женщины в светлых домотканых летних платьях, сшитых специально для этого дня. Все принарядились к празднику.

Люди не переставали радоваться тишине и благодати, праздничному отдыху, погожему деньку, видам на хороший урожай, землянике, начинающей краснеть по обочинам дороги. Они замечали, как неподвижен воздух, как безоблачно небо, прислушивались к пению жаворонков и говорили:

— Какой выдался денек, как есть Божий праздник.

Но вот на дороге показался Синтрам. Он ругался и хлестал кнутом норовистого коня. Песок под полозьями его саней мерзко скрипел, резкий звон бубенцов заглушал церковные колокола. Лоб заводчика под меховой шапкой был сурово нахмурен.

Прихожане испугались, им казалось, будто явился сам нечистый. Даже в этот летний праздничный день им не дано было забыть про зло и стужу. Горек удел живущих на земле.

Те, кто стоял в тени церковной стены или сидел на каменной кладбищенской ограде в ожидании богослужения, с немым удивлением смотрели на идущего к церковной двери Синтрама. Только что они любовались летним днем, всем сердцем ощущали, что нет большего счастья, чем радость шагать по земле и наслаждаться сладостью бытия. Но при виде Синтрама их охватило неясное предчувствие беды.

Синтрам вошел в церковь и уселся на свое место, швырнул на скамью рукавицы с такой силой, что стук пришитых к меху волчьих когтей услышали все прихожане. Несколько женщин, уже занявших места на передних скамьях, при виде этой мохнатой фигуры лишились чувств, и их пришлось выносить из церкви.

Но выгнать Синтрама не посмел никто. Он помешал людям молиться, но его так сильно боялись, что ни один человек не посмел попросить его выйти из церкви.

Напрасно говорил старый пастор о светлом летнем празднике. Никто более его не слушал. Люди думали лишь о зле, о стуже и о беде, которую предвещало появление злого заводчика.

Когда богослужение окончилось, все увидели, как злой Синтрам поднялся на самую вершину церковного холма. Он поглядел вниз на пролив Брубю, потом перевел взгляд на пасторскую усадьбу и три мыса на западном берегу Левена. Люди видели, как он потрясал кулаками в воздухе, угрожая проливу и зеленым берегам. Затем он обратил свой взгляд к югу, на нижний Левен, на синеющие вдали мысы, которые как бы ограждали озеро. Взгляд его скользнул далеко на север, на вершину Гурлиты к Медвежьей берлоге, где кончается озеро. Потом он поглядел на запад и восток, где долину окаймляет горная гряда, и снова потряс кулаком. Каждому было ясно: будь у него в правой руке пучок молний, он бы с дикой радостью швырнул их изо всех сил на эту мирную землю, сея скорбь и смерть.

Сердце его до того сроднилось со злом, что одни лишь несчастья доставляли ему радость. Мало-помалу он научился любить все скверное и безобразное. Он был безумнее самого неистового сумасшедшего, но об этом никто не догадывался.

Вскоре по округе поползли странные слухи. Говорили, что, когда церковный сторож стал запирать дверь, ключ у него сломался, потому что в замочную скважину кто-то засунул свернутую бумагу. Он отдал бумагу пастору. Нетрудно догадаться, что это было письмо, написанное кому-то с того света.

Люди шептались о том, что было в письме. Пастор письмо сжег, но церковный сторож видел, как эта чертовщина горела. На черном поле ярко светились красные буквы. Он не смог удержаться и прочел их. Говорили, будто злодей написал в том письме, что желает опустошить все окрестности Брубю. Хочет, чтобы церковь затерялась в дремучих лесах. Чтобы в жилищах людей поселились медведи и лисы. Чтобы пашни поросли бурьяном, чтобы во всей округе не слышно было ни собачьего лая, ни петушиного кукареканья. Слуга сатаны хотел причинить людям зло и тем услужить своему господину. В этом он и клялся ему.

И люди в немом отчаянии ждали беды, ибо знали, что власть злого Синтрама велика, что он ненавидит все живое, хочет, чтобы долина опустела, и был бы рад призвать на помощь чуму, голод или войну, лишь бы погубить каждого, кто любит трудиться на пользу людям.

После того, как Йеста Берлинг помог молодой графине бежать, ничто не могло его развеселить, и кавалеры решили обратиться за помощью к госпоже Музыке, могущественной фее, утешительнице несчастных.

Для этой цели они однажды июльским вечером велели распахнуть настежь двери большой гостиной в Экебю и снять крючки с петель на окнах. Солнце и воздух ворвались в комнату — большое красное предзакатное солнце и прохладный, мягкий, наполненный ароматом вечерний воздух.