Блудный сын, или Ойкумена. Двадцать лет спустя. Книга 2. Беглец - Генри Лайон Олди

– Дом, – мальчик насупился, – это безопасность. Ты сам сказал, да.

Похоже, он считал вопрос исчерпанным.

– Да! – заторопился Гюнтер. – Дома безопасно. Там друзья, там нас ждут. Отведи нас на Ларгитас!

Идиот, сказал Гюнтер-медик Гюнтеру-невротику. Слово «Ларгитас» для мальчика – пустой звук, абстракция. Вот, держи. Гюнтер извлек из памяти образ детской комнаты и отправил его сыну. Образ усиливался деталями: они с сыном играют, Натху впервые делает попытку улыбнуться. Желтая кислота лимона. Вкус соленого леща. Тепло уюта.

«Дом. Нам туда…»

– Нет!

Булава взлетела и рухнула, впечаталась в растрескавшуюся почву. Земля под ногами содрогнулась, к небу взлетел столб пыли. Гюнтер отшатнулся, с трудом подавив желание… Броситься наутек? Завизжать от восторга, как девчонка?!

«Да что со мной такое?!»

– Не дом! Нет!

– Почему?

– Беда! Опасность!

– Да почему же?!

– Нападают! Убивают! Боль! Страх! Не дом!

От волнения речь Натху заметно ухудшилась.

– Успокойся, малыш, – примиряющим жестом Гюнтер выставил перед собой ладони. На всякий случай он накрыл сына облаком умиротворения. От ментальных усилий у него началась изжога. – Там все закончилось. Больше никто не нападет. Не сделает больно. Я буду с тобой…

– Ты со мной! – Натху успокоился. – Дома ты со мной, да. Мы идем домой.

– Куда? Куда ты хочешь идти?

– Туда!

– Ты знаешь это место?

– Знаю!

Питекантроп энергично кивнул.

– Можешь показать? Как я тебе?

– Зачем? Ты тоже знаешь!

– Ты все-таки покажи. Пожалуйста.

В следующий миг Гюнтера с головой накрыла ментальная волна.

– Пошли, ларги. Купишь мне вашей чудо-травки. Будет интересно, обещаю!

Движение.

Движение – пространство. Движение – время.

Пахнет фиалками и сбежавшим молоком. Кто пахнет? Что пахнет?

Свет из окна. Он пахнет.

Капля пота стекает на щеку. Грохочет. Грохочет.

Она внизу. Двигается. Движение – черный хлеб.

Он на ней. Двигается. Минута – ля-бемоль.

Фиолетовый бемоль. Полтона. На ощупь – яичница.

Смех.

Взрыв мокрый, взрыв разлетается брызгами.

Крик.

Крик – туман над клумбой с лилиями…

– Нет, Натху! Нет!!! Только не туда!

Крик аукнулся в носу ароматом корицы.

– Туда, – набычился питекантроп. – Домой.

– Ты не знаешь, где это!

Знает, с ужасом осознал Гюнтер. Он знает!

Пыль из-под копыт – диссонансы. Бегство ящерицы – лиловый росчерк на малахите. Взгляд в небо – зуд под лопатками. Сбитое дыхание – вкус копченого мяса. Удар булавы – восторженный визг. Ментальное усилие – изжога. Крик – корица…

Кретин, заорал Гюнтер-медик, срывая глотку. Ослеп? Оглох? Утратил способность логически мыслить?! Те же симптомы, что и от «путанки»! Только слабее, вразброс. Где растет «путанка»? На Шадруване, возле Саркофага. Так куда мы направляемся? Неужели Шадруван уже близко?!

– Натху! Как ты нашел дорогу сюда?! Ты же не знаешь…

– Знаю! Знаю!

Кретин, повторил Гюнтер-медик. Ты бывал на Шадруване? Вот мальчик и считал у тебя путь вместе с воспоминаниями о своем зачатии. Иди на хрен, взвыл Гюнтер-невротик. Какое считал?! Я и сам этот путь не знаю! Корабль просто доставил меня к месту назначения…

Ага, ухмыльнулся Гюнтер-медик. Спроси у парня, как находят дорогу в космосе антисы? Флуктуации?! Он тебе порасскажет…

– Не надо, – жалобно попросил кавалер Сандерсон. – Не ходи туда.

Натху растерялся, дрогнул. И вновь насупился:

– Надо. Домой.

– Я тебя не пущу!

– Безопасность. Надо.

– Не пущу! Я тебе отец или кто?!

С отчаянием самоубийцы Гюнтер шагнул к сыну. В руках кавалера Сандерсона возникла раковина – так папаша, гневаясь на дерзкое чадо, хватается за ремень. Криптиды грозно зашевелились, в лицо Гюнтеру пахнуло мускусом и лавандой. Новичок задирает хвост на вожака? Стая готовилась преподать наглецу основы коллективной дисциплины. Вроде бы, предположил Гюнтер-невротик, у волков вызов принимает сам вожак? Бьется с претендентом один на один? Или это у горилл? Волки, гориллы, буркнул Гюнтер-медик. Синие киты! У криптидов, дружок, дело обстоит иначе: «Один за всех, и все за одного!»

«Папаша, – ласково подсказали из прошлой, считай, райской жизни, где были пациенты и не было антисов. – Вы плохой мальчик, папаша. Я вами недоволен. Эх, папаша…»

К горлу подкатила волна тошноты. Раковина? Паника?! Что ты можешь противопоставить существам, для которых чернейший в мире негатив – лакомая пища? Накормишь их до отвала? До смертной икоты?! Кубло извивающихся щупальцев сомкнулось вокруг него. В недрах клокочущей массы блестели сапфировые блюдца глаз. Щелкали роговые клювы. Каждый запросто мог отхватить Гюнтеру руку или ногу.

Кошмар, оценил Гюнтер-невротик. Кошмар, согласился Гюнтер-медик.

Громовой рык обрушился с небес. В глаза плеснуло ослепительной синью. По телу прошла волна озноба, волосы на ляжках и предплечьях встали дыбом, будто наэлектризованные. Запах эвкалипта ворвался в ноздри, во рту возник железистый привкус. Криптиды замерли. Казалось, они угодили под разряд парализатора. Натху рявкнул еще раз, взмахнул для острастки булавой, и спруты попятились.

Живой круг распался.

– За мной, – бросил Натху Сандерсон через плечо.

Гюнтер Сандерсон молча припустил следом, стараясь не отстать. «Эх, папаша, – выстукивали копыта. – Вы плохой мальчик, папаша…»

II

Космос здесь выглядел больным, порченым. Бархатная чернота поблекла, подернулась мглистой дымкой, словно неподалеку горели торфяники. Сравнение пришло из фильма, который Гюнтер смотрел в детстве. На миг он даже ощутил запах гари. Нет, это были шутки разыгравшегося воображения. Сквозь мглу едва пробивался тусклый свет звезд, сочась грязноватой сукровицей.

Красное смещение? Что-то иное, противоестественное? Может, и правда красное смещение: светила в ужасе торопятся прочь, подальше от гиблых краев. Кавалер Сандерсон и так был не силен в астрономии, а сегодня он ни за что не смог бы поручиться. Из-под шелухи он вообще боялся выглядывать наружу. Риск вывихнуть себе мозги космическими пейзажами, чрезмерными для обыденного мышления, пугал до смерти.