"Карусель теней" - Андрей Александрович Васильев

последствий. Очень неприятных последствий, таких, каких врагу не пожелаешь. А вот теперь, Петр Францевич, слушайте меня очень, очень внимательно. Если я узнаю, что хоть одна капля отправилась в ваши лаборатории для разбора ее на атомы, или то, что вы поделили содержимое этого пузырька между Бэллой и еще каким-то очень богатым страдальцем, все закончится плохо. Вы же помните, какие страсти-мордасти творились два года назад? Так вот тогда вы нюхали цветочки. И я не советую вам пробовать ягодки.

– Не надо, Саша. – Я даже не услышал, как скрипнула дверь палаты и к нам подошла Ряжская. – Не стоит наговаривать на Петра. Он, конечно, не святой и деньги любит, но если дело касается Бэллы, то ему можно доверять.

– Я когда-то принимал ее, – пояснил врач.

– В смысле, в институт?

– В смысле, роды, – усмехнулся Вагнер. – Отец Ольги и Бэллы, царствие ему небесное, был дружен с моим папой, который в свою очередь заведовал одной из лучших столичных больниц. А я тогда был ординатором, и именно в мою смену к нам привезли рожать Полину.

– Я совсем запутался. Ольга Михайловна, вашу маму звали не так. Не помню точно, как именно, но не Полина.

– Мы сводные сестры, – пояснила Ряжская. – Папаша порезвился на старости лет, отсюда такая разница в возрасте. Но люблю ее так, как, наверное, родную бы не любила.

Ну да. Она ведь тебе не столько сестра, сколько ребенок, которого у вас с мужем сроду не было. Вот ты и тянешься в жилку, на все идешь, лишь бы ее спасти. Представлю себе, в какую сумму тебе вошло Интерпол на мои поиски подрядить. И кстати, скорее всего, кинули тебя. Эти ребята если захотят найти человека, то его найдут.

Впрочем, славная девчушка эта Бэлла. Серьезно. Есть в ней что-то такое, настоящее. Или можно сказать наоборот – грязи в ней нет. Сразу видно.

Редко подобное случается, но мне ее на самом деле жалко. Без дураков.

– Рад, что мы поняли друг друга, Петр Францевич, – заявил я. – Еще раз, не менее пяти капель, не более десяти, не чаще чем раз в пять дней.

– А когда лимит будет выбран? – уточнил он. – Когда пузырек кончится, что тогда?

– Прошу прощения за цинизм, но поживем – увидим. Время есть, будем думать.

– Сейчас ты врешь, – положила мне руку на плечо Ряжская. – Верно же, Саша? Ты слишком добрым с ней был. Не таким, как всегда.

– Иногда и во мне просыпается что-то человеческое, Ольга Михайловна. Хотите верьте, хотите нет, но это факт.

– Она умрет?

– Мы все когда-нибудь умрем. Кто-то раньше, кто-то позже.

– Не надо банальностей, Саша. Не здесь и не сейчас. Ты видишь и знаешь больше, чем остальные, потому, потому дай мне простой и ясный ответ – есть надежда? Или это все? Не надо меня жалеть.

– Да я и не собирался, – фыркнул я. – С чего бы? Вы сильная женщина, удар держать умеете. Я, собственно, только потому с вами в свое время и согласился сотрудничать.

– Ты со мной тогда сотрудничал, потому «нет» не научился говорить тем, кто сильнее тебя, – осекла меня Ряжская. – Не то что сейчас. Итак?

– Ольга Михайловна, я вам отвечу то же, что и уважаемый Петр Францевич: все плохо и будет еще хуже. Вы же это ей говорили, верно?

– Не дословно, но да, – подтвердил Вагнер.

– Петя сказал, что это конец. Но ты – не он. Ты базируешься не на медицине.

– Раз в пять дней, – показал я на пузырек пальцем, игнорируя ее вопрос. – Не чаще.

– Я с первого раза запомнил, – кивнул Вагнер. – Сам буду давать. Лично.

– Она вас зовет, – высунулась из палаты голова медсестры, зашедшей к больной после того, как мы ее покинули, – Ольга Михайловна!

Ряжская и Вагнер поспешили к Бэлле, я же уселся на подоконник и призадумался.

Как я и предполагал, в моей книге ничего подходящего к данному случаю точно нет, так что все, что я мог, уже сделал. Но на мне круг не замыкается. Есть в Москве другие представители Ночи, которые, возможно, в состоянии решить данную проблему, и вот тут возникают два серьезнейших вопроса.

Первый – надо ли оно им?

Второй – нужно ли оно мне?

За просто так никто никому помогать не станет, это утверждение, не требующее доказательств. Ну а поскольку речь идет о жизни и смерти, то цена за подобную услугу просто наверняка окажется запредельной. И я сейчас не о деньгах говорю, про них никто даже не заикнется.

Да, девушка хорошая. Да, жалко ее. Но платить за ее жизнь раньше или позже придется именно мне, а не ее сестре. Через не хочу, через не могу платить. И снова – а оно мне зачем? Вот лично мне? Просто чтобы доказать самому себе, что не совсем я еще сволочь? Или потому, что на душе сейчас муторно от осознания того, что эдакая славная девчонка на самом рассвете жизни в небытие уйдет? Так сколько их, славных и светлых, каждый день отправляется туда, откуда обратной дороги нет? Всех не спасешь.

– Бедненькая она. – Жанна уселась рядом со мной на подоконник. – Да?

– Ну ты еще давай мне на жалость подави! – возмутился я.

– И не думала! – аж подпрыгнула Жанна. – Ты чего? Просто меня чуть на слезу не пробило, а я ведь и при жизни никогда не плакала.

– Восхищен твоей невозмутимостью и там, и тут, – буркнул я.

– Саш, ты с кем разговариваешь? – вышла из палаты Ряжская. – Сам с собой?

– Нет. Я еще не совсем сошел с ума. Близок к тому, но до критической точки не дошел.

– А с кем же тогда? – озадачилась женщина.

Я глянул на Жанну, она скользнула к двери, которую Ряжская не закрыла, и через секунду та захлопнулась чуть ли не с треском. Данную способность Жанна обнаружила в себе не так давно, чему очень обрадовалась. Как, впрочем, и я. Вон как Ряжская впечатлилась, аж побелела вся.

– Сквозняк? – предположила она, глянув себе за спину.

– Конечно. – Я спрыгнул с подоконника