Ермак - Борис Алмазов

Ермак слушал их визгливые голоса, тупо глядя на черное пятно горелых бревен, досок и кое-где тлеющего войлока. На деревянную мечеть, на избы и полуземлянки и как ни в чем не бывало пасущихся поодаль коров и лошадей.

К обеду стали возвращаться жители города Сибирь. Тащили детей, скарб.

— Ну что, атаман? — сказал вернувшийся в город веселый Кольцо. — Взяли мы Сибирь-то! Все! И добыча здеся — я те дам! Пол-Москвы купить можно!

— Татар не забижайте! — сказал Ермак. — Забирайте все из анбаров, да и пойдем отседова. Берите только Кучумово. Жителей не трожь!

— Да кому они нужны! Пущай себе живут, — сказал Щербатый.

— Шевелитесь быстрея! — ощерился Ермак. — Не волыньте! И выходим прочь отсель!

— Через чего это? — удивился Пан.

— А не ровен час Кучум вернется, как мы с татарами вперемешку оборону держать станем? Они нас сонных перережут.

— Да выгнать их всех отседова,-да и вся недолга! — сказал Кольцо.

— Мало тебе греха? Мало?! — закричал вдруг Ермак.

— Ты чо! Ты чо! Белены, что ль, объелся? — оторопел Кольцо.

— Надо! Надо выходить! — примирительно сказал Мещеряк. — Тут оборону держать негде! Налетит Кучум — нам на этих валах не отмахаться!

Ермак спустился к реке, перелез через борт струга и лег на носу, завернув голову архалуком.

— Чой-то он? — шепотом спросил казака-ермаковца Черкас. — Не приболел?

— Да нет! — ответил Карга. — Спит! Приустал, вот и спит.

— Ну и пущай спит! — сказал Пан. — Вон он — Сибирь! Взяли! А и то сказать, Сибирь этот таков, что плюнь да разотри...

— Татарин не за стенами! Он в поле силен! — не согласился Щербатый.

— Бивали мы их и в поле! И еще бить станем, — сказал Черкас.

— Идите вы отсель! — погнал их Карга. — Дайте Ермаку спокой!

Из города грудами носили меха, валили в струги и отплывали на низ, где в пятнадцати верстах обнаружили на острове ладное городище Кучумова Карачи — визиря, или воеводы.

Ермак впал в странное полузабытье. Сказалось перенапряжение. Собственно, с того времени как поскакал он из Москвы во Псков за телом Черкашенина, роздыха не было ни на минуту. Без малого год и пять тысяч верст за спиной. Бои с Баторием, Шадрой, Алеем, а теперь вот с Кучумом... Напряжение не только физическое — греб и тащил струги атаман наравне со всеми, наравне со всеми стоял в сече, — но и напряжение душевное...

Ермаку в странном, путаном сне виделись и Черкашенин, и Урусов; маленький Якимка что-то кричал и махал ручонкой, будто звал куда-то. Приснились мать и жена, но почему-то с лицом Зейнаб...

Ермак помнил, что просыпался, поднимал голову, но сил было мало, и он опять не то засыпал, не то проваливался в беспамятство.

Когда он проснулся, то не сразу понял, где находится. И только спустя несколько секунд сообразил, что лежит на носу струга, укутанный мехами, а на лицо ему падают снежинки.

— Вот те и Пермское воеводство! — крякнул он, поднимаясь и садясь на лавку. Струги стояли, причаленные к большому острову. По всему берегу копошились казаки — тащили со стругов всякую рухлядишку за насыпные валы с рублеными башнями по углам.

— Ну что, батька, очухался? — спросил, наклоняясь к нему, Мещеряк. — А мы уж думали, ты помер. Двое суток спишь!

— Ух ты! — не поверил Ермак. — Двое суток, и не чую!

— То-то и оно. Вишь, зима пала! Придется тут зимовать — назад не выгрести. Да не сомневайся! Припасу хватит. И тут еще много чего надыбали!

— А что это?

— Карачин-остров! Тут от Сибири-города верст с десять. Хорошее место. Тут и зимовать решили. Ты уж не серчай — спал ты так, что тебя не добудиться было.

— Да... — сказал Ермак, потягиваясь. — Видать, совсем я состарился! Вишь, как сном сморило.

— Это с устатку! С устатку... — утешал Мещеряк.

По всему острову, отсеченному широкой рекою, казаки копали землянки, волокли бревна, насыпали дерновые крыши — как веками это делали в степи, хоронясь от лютых морозов и ветров.

Печники складывали в уже отрытых землянках очаги. Плотники ставили амбары для припасов и мягкой рухляди, поновляли кое-какие строения, бывшие на острове: мельницу, кузню...

Рыжий немец ходил по валу и показывал, куда ставить пушки, как прикрывать их навесами от непогоды.

— Покуда так поставим, а успеем до морозов больших, поставим и в срубы, а не то на башни их поместим .

— Морозы вдарят, — сказал Мещеряк, — валы водой польем: такую крепость наморозим — ни в жизнь никому не взять.

— Ну, зимовать так зимовать! — сказал Ермак. — Не впервой! Небось перезимуем!

Ермака встречали как больного после выздоровления .

— Ну что, отоспался? спросил Старец. — Вона как силы-то из тебя ушли.

— Впервой со мной такое! — сказал Ермак. — Старею!

— Да полно тебе каркать: «старею, старею»! Я вон постарше тебя, а молодой! — засмеялся Старец. — Иди сюды, чего покажу! — сказал он, стирая с лица улыбку.

За кузней, где уже звенели молоты и тяжко вздыхал горн, стояли пять гробов со снятыми крышками.

— Вот! — сказал Старец. — Сих безымянных благодари, что у басурман пушки не стреляли.

— Пушки оказались заклепаны! — сказал подошедший рыжий немец. — А они на цепях у наковален сидели, там их и зарезали. У одного под наковальней свинец спрятан, чтобы пищали заклепывать.

Пять русских мужиков, покойно скрестив руки на груди, подняв к небу бородатые лица, спали вечным сном. Что прошли они? Откуда вывели их с арканом на шеях? Сколько ждали они своих? Неведомо.

— Сколь тут еще таких-то скитается? — снимая шапку, спросил Ермак.

— Да, наверно, немного! — сказал Старец. — По улусам они не надобны, а Сибирь-город да вот Кара-чин-остров тут один... Русских и других пленников дале, в Бухару гонят...

— Гнали, — сказал Ермак, надевая шапку. — Гнали. А боле гнать не будут! И рабства здесь никогда не будет! Никогда!

— Надо их схоронить да часовню над ими поставить! — сказал Старец.

— Оно верно будет.

— Надо, — согласились все атаманы, незаметно подошедшие к Ермаку.

Снег шел все гуще. Но земля еще не была схвачена морозом, и казаки копали землю легко. На берегу разбирали по бревнышку плоты, на которых сплавляли припасы аж от самого Камня, когда стругов не хватило, а новые рубить было недосуг. Из бревен срубили ряжи и вкапывали в землю. На другом берегу реки к воде возили бревна какой-то старой, ненужной башни.

— Письменные у нас казаки-то ведь есть? — спросил Ермак.