Ранняя пташка - Джаспер Ффорде

– Ты живешь в «Сиддонс», – сказал я. – В Ночлежке уровня «Бета» – но ты Консул. Это просто, как дважды два.

– Это пристойное место для ночлега. Мягкое ворчание естественного храпа убаюкивает, подобно стуку дождя по железной крыше. «Морфенокс» притупляет подсознание, – добавил Фоддер, – и похищает сны. А мне нравится видеть сны.

– И ты их видишь?

– Каждую ночь, один и тот же. Оттоманы частенько лупили по нам из своих Гигаваттных «Шулеров». Я на наблюдательном посту в небронированном «Бедфорде» шесть на шесть, докладываю о скорости и размерах подлетающих зарядов. Влажность нулевая, поэтому импульсные кольца видны лишь как слабая рябь в горячем воздухе, пару сотен ярдов в поперечнике. Я докладываю о том, что в нашу сторону летит мощная дрянь, но она быстрее и плотнее остальных и за тысячу ярдов до цели начинает сжиматься в остроконечный конус. К тому времени как тор подлетает ко мне, он уже закручен так плотно, что неизбежно взрывное столкновение. Времени бежать нет – да это и бесполезно. И вот у меня взрываются барабанные перепонки, и я бреду по песку, один, солнце уже высоко над головой, опрокинутый «Бедфорд» валяется в двухстах ярдах позади. Я потерял ступню, взрывом с меня сорвало почти всю одежду и кожу. Что самое страшное, я чувствую, как у меня из тела вытекает вся жидкость. У меня высыхает роговица глазных яблок, язык становится похож на кусок пергамента, кожа покрывается волдырями и трескается, словно ил на дне пересохшего озера.

– И ты хочешь видеть такие сны?

– Это не позволяет мне думать о чем-то по-настоящему плохом. Ночные кошмары подобны катарсису: они очищают сознание, делая терпимым дневное бодрствование.

– О, – пробормотал я, не желая даже думать о том, какими могут быть плохие мысли Фоддера. – Больше тебе ничего не снится? Например… синий «Бьюик»?

Повернувшись, он озадаченно посмотрел на меня.

– Мы занимались тем, о чем говорили Моуди и остальные, – сказал Фоддер. – Лично мне ничего не снилось, но, с другой стороны, я живу на восемнадцатом этаже; это на девятом этаже «Сиддонс» полно кошмарных сновидений.

Если задуматься, он был прав: похоже, все, кому снился синий «Бьюик», были с девятого этажа.

Мы продолжили путь; Фоддер показывал достопримечательности. Где какой Дормиториум, почему мне следует держаться подальше от привратника «Капитана Мейберри», где находится электрическая подстанция, телефонные кабины и пункты укрытия от холода. Фоддер делился своими познаниями просто, не кичась, время от времени перемежая наблюдения местным колоритом: здесь поймали серийного домушника, там произошла стычка с бандой Счастливчика Неда, – и, поразительно, прибежище, которое Олаф Йонерссон [113] в течение почти трех лет предоставлял двум лунатикам-Шутникам.

– Когда мы обнаружили их спрятанными у него в подвале, он поступил достойно, – сказал Фоддер. – Но несмотря на тщательно проведенное расследование, не удалось обнаружить никаких свидетельств его неблаговидных деяний. Наверное, Холодный выход явился для него лучшим вариантом.

Но в первую очередь Фоддер советовал мне как можно точнее запоминать план города.

– Твоя задача, – говорил он, – заключается в том, чтобы знать Двенадцатый сектор как завитки своей Зимней шерсти и уметь перемещаться по улицам, когда сочетание бурана, ураганного ветра и темноты сокращает видимость до нуля – без закрепленного леера.

– Без?

– Это первое, что перерезают Злодеи. Если ты всецело полагаешься на леер, без него ты совершенно потеряешься.

Словно в доказательство мудрости этого суждения налетел снежный заряд, сокративший видимость меньше чем до десяти шагов. Я непроизвольно шагнул ближе к Фоддеру, а тот, вместо того чтобы пристегнуть страховочный фал к лееру, как требовали Советы поведения Зимой, просто выставил перед собой свой жезл, ощупывая им дорогу. Он протянул мне руку, и я вцепился в нее, обнаружив, что его здоровенная лапища теплая и на удивление мягкая.

Для навигации по городу мы пользовались газовыми светильниками, каждый из которых служил маяком, к которому нужно было стремиться, прежде чем направиться к следующему. Светильники горели, несмотря на то, что еще был день: плохая освещенность, вызванная непогодой, вводила в заблуждение светочувствительные клапаны. Один газовый светильник стоял перед затейливыми чугунными воротами музея, и маленький язычок пламени трепетал в порывах холодного ветра, проникающих под стеклянный колпак.

– Очень красиво, правда? – заметил Фоддер, задержавшись на мгновение, чтобы посмотреть с восхищением на дрожащий огонек, на ограждения, каменную кладку и укутанную снегом статую.

– Довольно уныло, – сказал я, – но по-своему восхитительно.

– Красота, которая одновременно помогает выжить и убивает, – задумчиво пробормотал Фоддер, затем указал на музей, в снежном буране виднеющийся лишь как серый силуэт. – Там Дэнни Покетс, – сказал он. – Его задача заключается в том, чтобы защищать здание от мародеров. Работа нудная, но нужная.

– Единый продовольственный запас?

– В точку. Зимним кладовым постоянно угрожает опасность со стороны зимсонников, и любая кража обернется катастрофой. Пойдем, посмотрим, что к чему.

Пройдя в чугунные ворота, мы обогнули статую Гвендолин VII, вблизи оказавшуюся значительно больше – размером с железнодорожный вагон, – затем пересекли нетронутое белое пространство перед музеем. Фоддер прошел к боковому входу и дернул за шнурок колокольчика.

– Кто там? – донесся из переговорного устройства хриплый мужской голос.

– Ллевелин [114] Непоследний-как-оказалось, – сказал Фоддер, помахав объективу камеры видеонаблюдения над дверью.

Щелкнул замок, и Фоддер, осторожно оглянувшись по сторонам, потянул массивную железную дверь. Шагнув внутрь, мы закрыли за собой наружную дверь и позвонили в колокольчик, чтобы привратник открыл внутреннюю дверь. Пройдя за отделанную шпоном дверь и сняв куртки и сапоги, мы прошлепали босиком по коридору мимо стеклянных витрин, доспехов, произведений искусства и чучела саблезубого тигра, сбитого автобусом под Баурудом, если верить табличке, одного из последних пяти, остававшихся перед полным вымиранием.

Завернув за угол, мы оказались в центральном атриуме. Под затейливо раскрашенным куполом на выложенном мрамором постаменте стояла «Аэраубица» армейского образца внушительных размеров и мощности. С одной стороны от орудия стоял наполовину полный ящик с боевыми термалитами, две «Голгофы» и письменный стол с красным телефонным аппаратом и барографом с циферблатом. Однако мое внимание в первую очередь привлекла фигура, сидящая позади орудия.