Комната с привидениями - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
И я был тому виной! Ужели я не мог справиться со злосчастной малярией?
За столом же я выступил еще хуже, а именно: пролил две полные ложки жирного черепахового супа на новую скатерть из камчатного полотна; опрокинул на голубое муаровое платье Мэри Ситон бокал мадеры; в судорожном припадке трясучки едва не проткнул серебряной вилкой лейтенанта Ламба из пятьдесят четвертого полка, расквартированного в Хайте, и, наконец, в маниакальной попытке разрезать индейку запустил всей тушкой этой рождественской птицы, обвешанной гирляндами сосисок, прямиком в ответственный жилет дяди Бонсора.
Мир каким-то образом был восстановлен — не знаю уж как, — но полчаса спустя все мы уже пребывали в самом приятном расположении духа и за непринужденной беседой перешли к десерту. Употребляя слово «все», я, разумеется, исключаю из этого числа себя, несчастного. Что же до меня, то я по-прежнему не мог совладать с дрожью. Должно быть, кто-то провозгласил тост за мое здоровье. Встав для ответной речи, я трепещущим локтем заехал моему поздравителю в левый глаз, при этом потерял равновесие и, жаждя его обрести, выплеснул полный бокал кларета в расшитую батистовую грудь все того же многострадального лейтенанта Ламба и в полном отчаянии вцепился обеими руками в край стола и скатерти. Теперь-то я понимаю, как все произошло: предательское полированное дерево выскользнуло у меня из рук, я невзначай зацепился ногой за ножку стола — и тут сам стол, хрустальные графины и весь десерт со страшным треском взлетели в воздух. Нос лейтенанта Ламба изрядно пострадал от пары массивных серебряных щипцов для орехов, а чело дядюшки Бонсора на классический манер увенчалось живописными гроздьями орехов и винограда.
Унылое декабрьское солнце следующим утром поднялось, дабы осветить арену окончательной катастрофы. Насколько я могу собрать воедино разрозненные воспоминания о той ужасной поре, мои вчерашние выходки против светских приличий были в очередной раз прощены и преданы забвению не из снисхождения к моей болезни (в которую друзья мои и родственники все так же упорно не верили), а из того рассуждения, что такое, мол, «бывает только раз в году». Все утро по вилле Снаргестон шныряли адвокаты, в дело было пущено несметное количество чернильниц, красной тесьмы, синих печатей, гербовой бумаги и пергамента, а дядя Бонсор выглядел еще ответственнее, чем обычно. Наконец доверенные лица, усиленно перешептываясь между собой, принесли и мне на подпись какую-то бумагу. Я пытался протестовать, утверждая, что вижу перед собой лишь большое белое пятно, приплясывающее на фоне зеленой скатерти, и бумага, точно непоседливый краб, так и ерзает по столу как ненормальная, но делать было нечего. Собравшись с духом, я сосредоточился на невыполнимой задаче подписать документ, закусил губу, стиснул левую руку в кулак, попытался твердо водрузить шаткую голову на вялой шее, поджал пальцы в ботинках и задержал дыхание, но моя ли была в том вина, что, когда я сжал-таки ручку и попытался начертать свое имя, злосчастное перо само собой принялось плясать, и скакать, и прыгать, и дергаться, и зарываться носом в бумагу? В отчаянии я схватился за чернильницу, чтобы поднести ее поближе к перу, но тут же расплескал все ее черное содержимое одной ужасной, отвратительной и гнусной кляксой, залив весь важный документ. Закончил же я свои преступления тем, что вылил остаток чернил на священный жилет дяди Бонсора и всадил перо прямо под третье ребро капитана Стэндфаста.
— Довольно! — вскричал мой тесть, хватая меня за воротник. — Покиньте этот дом, злодей!
Но я вырвался из его хватки и вбежал в гостиную, зная, что там ждет меня моя Тилли с подружками невесты.
— Тилли… Обожаемая моя Матильда! — вскричал я.
— Мне не требуется дальнейших объяснений, сэр! — неумолимо отрезала моя возлюбленная. — Я видела и слышала уже более чем достаточно. Альфред Старлинг, знайте же, что я скорее выйду замуж за последнего нищего, чем стану невестой пьяницы и распутника! Убирайтесь, сэр: скорбите, если посмеете, стыдитесь, если способны еще стыдиться. Отныне мы чужие друг другу. О раб своих пороков, прощайте навсегда!
И она выбежала из комнаты, а я услышал, как горько плачет ее нежное сердечко в будуаре по соседству.
Итак, я был с позором изгнан навсегда с виллы Снаргестон, а дядя Бонсор каждой ниточкой своего жилета отрекся от меня и лишил наследства. Я добрался до станции, забился на сиденье в первом же поезде, и отчаянно трясся всю дорогу до города. Сумерки того страшного «дня подарков» застали меня слоняющимся без дела близ трущоб Сохо.
От Сохо-сквера — кажется, от западной его стороны — ответвляется грязный закопченный переулок, Бетманс-билдинг. Я стоял (по-прежнему меня била дрож) на углу этого сомнительного места, когда меня вдруг толкнул некий джентльмен, который на семь восьмых выглядел военным, а на одну восьмую — штатским.
Это был маленький вертлявый стройный моложавый старикашка с желтым лицом и седыми волосами, усами и бакенбардами. Надо сказать, в те времена усы были неотъемлемым признаком кавалерии. Одет он был в синий мундир, выцветший по швам добела, а на груди на обтрепанной ленте болталась серебряная медаль. Военную шляпу старикашки венчал пучок разноцветных лент, под мышкой он сжимал бамбуковую трость, а на каждом рукаве у него было по золотой — впрочем, изрядно потускневшей — нашивке; алый воротник щеголял вышивкой с изображением золотого льва; на плечах странный незнакомец носил крошечные золоченые эполеты, более всего напоминавшие две вставные позолоченные челюсти в витрине дантиста.
— Как поживаете, милейший? — сердечно осведомился военизированный джентльмен.
Я ответил ему, что несчастнее меня не сыщешь на всем белом свете, на что военизированный джентльмен, похлопав меня по плечу и назвав своим храбрым товарищем, предложил мне в честь Рождества распить с ним пинту подогретого пива с пряностями и горячего джина.
— А вы, смотрю я, перекатиполе, — отметил мой новый знакомец. — Я и сам такой. Вам не случалось иметь брата-близнеца по имени Сиф, а?
— Нет, — уныло возразил я.
— Вы с ним как две капли воды, — продолжал военизированный джентльмен тем временем, взяв меня под руку и увлекая, всего трясущегося и дрожащего, к грязной таверне, над дверью которой висели две размалеванные картонки в рамках, под стеклом, изрядно засиженные мухами, с изображением офицера в небесно-голубом мундире, излишне, пожалуй, разукрашенном серебром, и бомбардира с непомерно гигантским шомполом, который он собирался засунуть в пушку.
Все в целом сопровождалось объявлением, что молодые смекалистые парни куда как требуются в рядах пехоты, кавалерии, а также артиллерии при славной Ост-Индской компании и призывающим всех помянутых смекалистых молодых парней обращаться прямиком к старшине Чатни, которого всегда
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!