Песенка для Нерона - Том Холт

Сержант расхохотался.

— Ты не местный, — сказал он. — А то бы знал. Боже, ну ты и недотепа. В городе тысячи домов, а ты ухитрился ограбить пустой. Боги, должно быть, тебя ненавидят.

— Да, — сказал я. — Но все-таки не очень сильно, иначе они подставили бы меня на выходе из жилого дома с десятком серебряных блюд под рубашкой. Вот тогда бы я всрался.

Сержант нахмурился. Под таким углом он на ситуацию не смотрел. Выходило, что раз я ничего не украл, меня нельзя повязать за кражу. Дверь была определенно цела, замок не поврежден, так что взлом тоже отпадал. В сущности, я был невинен, как свежее оливковое масло, только из-под пресса, и он это знал.

— Мда, — сказал он. — Похоже, боги тебя все-таки любят.

От отпустил мое плечо, но не сказал ничего насчет того, что я могу идти. Опыт подсказывал подождать, пока он не произнесет это вслух. Помогает от копья в спину.

— На самом деле, — продолжал он. — Повезло, что мы встретились, потому что вас-то я и искал.

Это застало его врасплох.

— Да иди ты, — сказал он.

— Так и есть, — сказал я. — Понимаете, дом не так уж и пуст. Вообще-то в нем полно трупов.

Он моргнул.

— Трупов?

— Пара дюжин, пожалуй, — сказал я. — Хотя вообще-то я не считал. Убиты, если на глазок. Или так, или они от души передрались между собой, так что в конце концов никто не выжил. Но это вам судить, так ведь? В конце концов, трупы — это по вашей части.

Сержант, должно быть, был старый служака, потому что и ухом не повел, увидев все это месиво. Один из братушек только заглянул внутрь и кинулся блевать, но сержант, кажется, вообще не взволновался.

— Так, — сказал он наконец, пихая тело Лициния Поллиона носком сапога. — По крайней мере мне понятно, что это сделал не ты — больно ты тощ для того, чтобы разрубать людей пополам. Кроме того, кто бы не грохнул этого парня, он должен быть залит кровью с головы до ног из шейной артерии бедолаги, — он оглянулся на меня с таким выражением, будто ему внезапно что-то пришло в голову. — Итак, — сказал он, — если ты их не убивал и не знаешь, кто это сделал — а я предполагаю, что не знаешь, — добавил он многозначительно.

— Кто, я? Понятия не имею, извини.

— Тогда все в порядке, — сказал сержант, хмурясь. — Потому что если ты знаешь, а мне не сказал, это превращает тебя в сообщника, а разве тебе хочется стать сообщником?.

Тут он врал, все-таки я немного разбирался в законах, как мыши немного разбираются в котах. Но я не собирался с ним спорить.

— В общем, — продолжал он, — если ты невиновен, не знаешь, кто это сделал и никакого отношения к этому не имеешь, то почему вообще рассказал мне?

В данных обстоятельствах неплохой вопрос. Поведение, которого вряд ли можно ожидать от незадачливого вора.

— Хотел быть добрым гражданином, наверное, — сказал я неуверенно.

— А, так ты что ли гражданин? — он взглянул на меня. — Забавно, я решил, что ты грек.

Тут он тоже был не прав, потому что я действительно был полноправным, настоящим, беспримесным гражданином Рима, со всеми правами и прочим. Более того, я получил гражданство из рук самого императора… ну, ладно, Луция Домиция. Он сделал гражданином Каллиста, а меня до кучи, чтобы Каллист не ныл, что меня оставили за бортом. Но это, конечно, была одна из тех вещей, которые не стоит сообщать сержанту стражи, которому, может, вообще не по душе задушевные друзья покойного Нерона Цезаря.

— Просто фигура речи, — сказал я. — Я имел в виду, что это мой долг. Как я тебе уже говорил, я как раз побежал искать вас, когда вы нашли меня.

— Хорошо, — сказал он таким тоном, будто я только что заявил ему, что на самом деле он девушка. — Ну что ж, я уверен, ты можешь гордиться собой. А пока что я арестую тебя как свидетеля. Раз ты такой добропорядочный, то не будешь возражать.

Твою мать, подумал я. Тем менее, для него я оставался незадачливым взломщиком Гиацинтом. Были неплохие шансы оказаться на галерах или в рудниках, но для того, кто побывал в стольких камерах смертников, как я, это смехотворная угроза.

— Только рад помочь, — сказал я, вымучивая улыбку. — А пока что массовое убийство ждет твоего внимания.

— Да, всю жизнь о нем мечтал, — пробурчал он. — Ну, я до такого не дорос, надо вернуться в контору и вызвать префекта. А может, даже городского эдила. Так, — кинул он через плечо своим людям. — Кто-нибудь из вас видит тут знакомых?

Мертвая тишина. Подозреваю, братушки по каким-то причинам не слишком часто вращаются в высших кругах.

Мы отправились в казармы стражи, а по дороге, поскольку никто, кажется, не собирался со мной разговаривать, я стал обдумывать кое-какие вещи, которые видел в доме и которые там не видел. Вам может показаться, что я уже успел наразмышляться на два дня вперед, но это не так. Имя такие мозги, как у меня, спокойно можно гонять их с утра до вечера.

Сержант — его звали Марк Требониан, если это имеет какое-то значение — оказался прав; капитан стражи вызвал префекта, префект вызвал эдила, а пока мы ждали, когда он сможет вырваться со званого ужина, меня засунули в маленькую камеру, чтобы я не оскорблял их чувств своим непрезентабельным видом. В общем, я опять оказался в каталажке — только я, четыре стены, низкий потолок с некоей растительностью и тяжелая деревянная дверь. Я привалился к стене, вытянул ноги и попытался расслабиться.

Куда там. О, вовсе не пребывание за решеткой заставляло меня нервничать. Одна камера практически не отличается от любой другой, заняться в ней совершенно нечем, и довольно скоро вы выучиваетесь сидеть неподвижно и накапливать энергию, как ящерица на горячих камнях. Обычно, когда меня в очередной раз запирают, я закрываю глаза и представляю морские сражения. Я могу заниматься этим часами, притом что я совсем не энтузиаст военного дела. Нет, я был такой дерганый, потому что не знал, что стряслось с Луцием Домицием — мертв ли он уже или как раз медленно умирает под пыткой, или что? У меня все свербело от мысли, что он может быть еще жив, даже если едва-едва. Любое из этих мгновений могло быть его последним, когда его глаза закроются, а из легких выйдет последний воздух, а я торчал тут в камере и ни хрена поделать не мог. Глупо было дать себя запереть; никакой пользы от этого не было, даже если предположить, что у идиотов-стражников есть хоть малейший шанс поймать убийц — что было, разумеется, не так. Честно говоря, я не понимаю, за каким хреном города вообще заводят всех этих сторожей и стражников. Толку от них совершенно никакого. Сами подумайте: если бы среди них попадались хоть самую малость компетентные типы, я повис бы на кресте много лет назад. Они не делают улицы безопасными, они не ловят воров и убийц, все, чем они заняты — это портят жизнь таким, как я, не причинившим лично им никакого вреда. А иногда, как, например, сейчас, они не позволяют честным, достойным людям спасать жизнь своих друзей. Если я стану императором, то первым дело разгоню их по домам без выходного пособия. Я размышлял об этом и о целой куче сопутствующих проблем так напряженно, что не мог вообразить даже завалящей лодчонки, когда дверь вдруг распахнулась и вошел сержант. Он имел еще более озадаченный вид, чем прежде.