Наследник императора - Александр Старшинов

Что делать?

Где-то в горах его ожидало золото — сотни или даже тысячи фунтов золота, которое он планировал преподнести Траяну и получить великую награду. Но теперь до золота не добраться. Выхода не было — только бежать. Куда? Неведомо. Лучше всего — на восток. Рок преследовал его и гнал, как несчастного Актеона — собственные псы. Надо переправиться через пролив и оказаться в Вифинии. Деньги? Он тряхнул кожаный кошель, пристегнутый к трофейному поясу, — там забренчало. На дорогу хватит. Можно вернуться в постоянный лагерь легиона. Там в легионном хранилище его сбережения. Если опередить гонцов-почтарей — еще когда Молчун и его друзья доложат о случившемся, и только после начальство разберется да отправит в лагерь сообщение — Эмпроний доберется до подаренных Траяном монет. Скажет — приболел, едет на лечение. Изготовит поддельный пропуск — не привыкать. Лишь бы до Вифинии добежать… жить хочется, смертельно хочется жить… Он опять фыркнул.

Споткнулся, едва не упал, присел у дерева. Тропинка тем временем выводила к дороге. По ней шагать и шагать — до темноты и уже в темноте. А здесь в тени он позволил себе немного передохнуть, испить воды из ручья — строители дороги вывели русло в небольшую чашу, чтобы путник мог напиться и напоить коня.

Отныне Авл не просто беглец, предатель и бывший доносчик — он дезертир. Простого дезертира, если поймают — за отлучку переведут на службу в какую-нибудь совершенно задрипанную часть ауксилариев. Но предателя и перебежчика — казнят. Была, конечно, надежда — бухнуться в ноги Траяну, умолять о прощении, в память прежних заслуг. Может, и простит. За золото даков простит. Эмпроний тут же представил надменно изогнутые губы, гадливую брезгливость в глазах человека, которого он обожал. «Нет, не переживу… презрения Траяна ни за что не переживу, — решил про себя. — Все что угодно. Но только не это».

Авл поднялся и побежал дальше.

* * *

У каждого легионера с Роком свои счеты. Бывает, хранит судьба долгие дни, а потом внезапно одна нелепая атака варваров, пущенная из засады стрела, и валится ветеран на пыльную землю с пробитой шеей, захлебываясь собственной кровью. А бывает так, как у Молчуна, — рана за раной уродуют тело, обезображенное лицо кривится в нелепой гримасе — гаже некуда, — а Кронос с острым серпом мимо проходит, косит белым глазом в сторону, не замечает. Вот и сейчас две новые раны — одна окровавила ногу, вторая — плечо, а смерть мимо махнула серпом и проскочила. Второго дака Молчун добивать не стал — сшиб на землю ударом щита (умбон славно треснул в грудь, вышибая дыхание), а потом повязал тем самым ремнем, который палач приготовил для Эмпрония. Уже после этого поковылял к краю обрыва (раненая нога отдавалась болью и норовила предательски подогнуться). Эмпроний уже спустился со склона и шустро трусил прочь. Догнать? Лошади, на которых они с Оклацием прискакали и привезли пленника, стояли привязанные у второго дерева. Хорошо, что их привязали, — во время драки рвались они ускакать, да не смогли. Но по этому склону на коняге не спуститься — слишком крут — на заднице съехать — да, можно, а лошадка непременно ногу сломает или подвернет. В обход же — время терять. И все же Молчун готов был пуститься в погоню: всего-то дел — взвалить пленного дака на конягу, да вперед. Другое смущало — раны. Свои и пленника.

К тому же не выходил из памяти крик Эмпрония: «Они пришли убить Траяна!» А если так — не беглого фабра надо ловить, а спешить в лагерь, везти связанного пленника и того, второго, дака на склоне, коли жив. Если прав Эмпроний, если в последний миг не смог подлую тайну в душе утаить, надо торопиться из последних сил: того и гляди, раненый лазутчик умрет. Да и сам Молчун, как ни крепок телом, а кровь будет терять капля за каплей. Размышляя обо всем этом, Молчун вытащил из углей раскаленный железный прут да прижег себе рану на руке, а потом, скрежеща зубами и воя, — на ноге. Кровь унялась, однако на миг Молчун уплыл в страну Морфея — но не в приятном сне, а в темном рвотном провале беспамятства. Очнувшись, обвязал полосами чистого льна из сумки покалеченную ногу, зубами затянул узел повязки на руке.

Пока перевязывался — выбор сделал. Да и не было никакого выбора. Решение только одно: назад, в лагерь, предупредить Траяна и не думать, что пленник, удрав, унес с собой тайну, где спрятано пятьсот тысяч фунтов золота.

Потом подошел к связанному даку, его раны оглядел. Две почти не кровоточили, зато из третьей кровь бежала бойко. Дака тоже приложил железом и перевязал. Потом приволок второго варвара наверх по склону — тот был еще жив, но рану на животе Молчун даже не стал перевязывать. Взвалил обоих пленников на лошадь кулями. Прежде чем уехать, оттащил тело погибшего Оклация поближе к дереву, накрыл плащом лицо да закидал ветками, заготовленными для костра. Остатки веток побросал в огонь — отпугнет на время хищников, пока не придут за погибшим свои, не унесут тело для достойного погребения.

После чего палач вскарабкался на коня и поехал в лагерь. Налетевший ветер раздул оставшийся без присмотра костер, взметнул к небу алые языки.

«Оклаций Урс прожил свое», — пробормотал Молчун, не оборачиваясь.

* * *

Молчун привез раненых лазутчиков в лагерь уже перед закатом.

— Мне к легату, — сказал часовому, после того как назвал пароль, — эти двое явились убить Траяна. Наверняка в лагере у них есть сообщники.

Но отвели Молчуна не к легату, а прямиком к императорской палатке. Туда же доставили пленников — каждого теперь держали по два преторианца. Не только руки скрутили ремнями, но еще и за локти придерживали, и за волосы. Ликорма, отпущенник императора, забежал внутрь, пробыл недолго, вышел, откинул полог и сказал Молчуну:

— Заходи.

Потом сделал знак преторианцам — ввести следом за легионером пленников.

Император сидел на походном стуле. Лициний Сура — подле.

— Вот, оказывается, как собирался Децебал выиграть войну, — усмехнулся Траян, разглядывая связанных лазутчиков.

Рыжий был ранен тяжело — штаны чуть ли не до колен бурели натекшей из раны кровью. Жив был лишь благодаря своей удивительной силе. Стоять он не мог, висел на руках гвардейцев. Ветур же еще держался, хотя и раненный трижды, но легко, смотрел дерзко.

— У них есть сообщник, — сказал Молчун, повторяя то же, что сказал караульному. — То есть должен быть. Мы задержали этих людей как подозрительных, а они вырвались и бежали. Значит, кто-то помог.

— Этот рыжий — скорее всего, дак, — сказал Сура, разглядывая пленных. — А вот этот… — Он кивнул в сторону Ветура, — похож на римлянина…

— Дезертир, — фыркнул Ликорма.

— Допросить! — приказал император.

— Под пыткой, — добавил Сура.

— Дозволь мне, — предложил Молчун. — Я у наместника палачом целый год был.

Глаза его вспыхнули, как у рыси в темноте, — холодными зеленоватыми огоньками.

* * *

Приск лежал на походной кровати у себя в палатке, но не спал. Как и Кука, и Тиресий, и Фламма, что сидели тут же. Все искатели золота были в сборе, все мрачны, темны лицами. Стоявший на столе кувшин с неразбавленным вином уже опорожнили, Обжора притащил новый. Приск был мрачнее тучи. Точила центуриона стыдная мысль: не погонись они за золотым кладом — был бы Оклаций сейчас жив. С другой стороны, расчет был верный. Собирались они устроить пытку Эмпронию все вместе (Приск с Кукой должны были прибыть в условленное место вслед за Молчуном и Оклацием), да только Адриан срочно вызвал центуриона и Куку к себе. Фламме Приск поручил обыскать сумку фабра (ее легионеры унесли из палатки фальшивого Монтана). Обыскать на предмет чертежей или схем, способных указать местонахождение клада.