Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

10 сентября 1920 года на хутор приехал отряд банды. Переночевали. Утром рано заметили, что из села Чубаровка на Чакино полем быстро бежит человек. Бандиты послали два всадника верховых наперерез, перехватили того человека, поймали, да недалеко была куча соломы. Бандиты зажгли солому и бросили пленника в пламя.

Щепилов Иван Федорович был комсомолец, проживал дома. Приезжают к нему четыре бандита… и говорят: «Собираешься. Далеко собираешься? Хотишь, с нами поедешь воевать, а не хотишь, пойдем за двор. Любое выбирай, три минуты на размышление».

Коммунист Дроков Макар Савельич и его сыновья, Роман и Василий, жили в Инжавино, а жена Макара Савельича осталась дома, в Большой Ржаксе проживала. Соскучилась по детям и муже, пошла повидаться в Инжавино. Ее встретили бандиты в селе Перевоз, узнали – жена коммуниста Дрокова Макара Савельича. Да и как не узнать! Они же были бандиты – свои соседи. «Стой, куда идешь?!» – «Да вот, к сестре, проведать. Она болеет и наказывала прийти. Я к ней и иду». – «Нет, ты идешь в Инжавино к мужу передавать сведения про нас. Пошла с нами!» Привели ее в дом купца Архаилова, здесь жили две девушки, здесь и ютились бандиты как надзирательный пункт. Дом стоял на отшибе у леса, один-одинок за рекой Вороной. Вот здесь и издевались над женщиной и ни в чем невинной. Допросили Дрокову и решили к смертной казни: сначала отрезали нос, отрезали груди, выкололи глаза и потом расстреляли.

«20 декабря 1920 г. Евдоким с сыном Иваном поехали в лес за дровами… На дороге встретились бандиты в санках, пять человек, изрядно пьяные. „Стой! Где были?“ – „Дровец хотим набрать“. – „А где сын Петр, комсорг ваш?“ – „Да я не знаю, где он“. – Все закричали: „Расстрелять! Лазутчик! Он пакет возил в Уварово краснопузым“. Поволокли отца с дровней. Я кинулся к отцу – удар прикладом, и перебили правую руку. Отца расстреляли. Пуля прошла в живот. Все взорвали воздухом[178], но был еще живой. Сгоряча заполз на дровни, погнали домой. Дорогой говорит: „Заехай к фельдшеру“. Заехали к Акиму Аверьяновичу, вызвали его. Он вышел и сказал: „Везите домой быстрее, он скоро кончится. Я сейчас приеду и перевяжу мальчику руку“. Звери, изверги, бандиты, которые расстреляли Евдокима, были все пятеро своего села…

Похоронили родителя на зимнего Николу. Брат Петр не показывается, живет в Инжавино. Пришлось брать хозяйство на себя меньшему брату, да еще с перебитой рукой. Вышел я на двор – овцы кричат. Заплакал: „Не плачьте, скотинка! Хозяина вашего нету, он скончался, его похоронили, теперь я ваш хозяин. Буду вас кормить, поить и никогда не обижу“. Говорил сквозь град слез и пошел в дом. Захожу в дом – здесь воют мать и две дочки в три голоса. Я, конечно, тоже белого света не вижу сквозь слезы. Все же начал разговор: „Мама, послушай, я был на дворе, сказал овечкам и коровке – буду ваш хозяин“. А мне самому 15 лет, еще самого кормить надо».

Банда антоновцев поймала за рекой Косякина Алексея Павловича и его старшего сына Михаила (17 лет). Сына зарубили, а отца привязали к хвосту лошади и подвели к дому. Посадили его сына (3–5 лет) на эту лошадь верхом и приказали ехать. Ударенная бандитом лошадь помчалась в Иноковку. Алексей Павлович разбился насмерть. Антонов забрал Косякина, поехал к Ковылке. Дорогой их зарубили и бросили.

Однажды утром, день не помню, часов 10 было. Мы ребятами играли в чехарду и войну. Вдруг слышим в деревне какой-то шум, крики, выстрелы. Ну, мы сразу галопом домой. Не успел я дверь закрыть, мать ее на щеколду закрыла, а меня на печь посадила, там еще брат мой старший и сестрички. Слышим, на двор конные люди заехали, кур штук 8 было, всех перехватали, начали в дверь ломиться. Ворвались в избу, что хорошее – захватили себе, а нас плетками выгнали из деревни.

Народу уже много собралось там. Плач, крик, ругань, ну, погнали нас всех. Сейчас где школа – сарай стоял. Там уже народу много было. И стоны из сарая доносятся. Стали мы, дрожим, гляжу, ведут Федянина А.А., я очень хорошо его знал, его еще взрослые почему-то Кузнецом звали. Завели его в сарай, дверь открыли, а нам говорят: «Глядите, что мы с сынами собачьими, коммуняками, сделаем». Подвесили его за руки к потолку и начали над ним издеваться, штыками 18 раз всего истыкали. Потом бросили его в сарай, а сами ушли куда-то. А я в щель гляжу, в сарае сена кучка была, и он стал туда закапываться. Но тут, откуда ни возьмись, эти бандюги явились, зашли в сарай и добили его. Потом много людей еще туда приводили, и никто живой оттуда не вышел. Под вечер бандиты трупы людям раздали, приказали, чтобы похоронили у себя на дворе. А сами собрались, шайка большая, и со свистом уехали. А мы все бросились по своим домам.

* * *

…Вплоть до самого 1921 года тамбовские власти занимались очковтирательством, бессчетно докладывая наверх, что Антонов разгромлен, – и тут же выяснялось, что ничего подобного. Вскоре их поведение начало напоминать истерику. Командующие войсками менялись каждый месяц, раньше, чем хоть что-то успевали сделать. Войска разлагались с поистине страшной скоростью, хлебозаготовки, из-за которых и заварилась вся каша, были практически парализованы.

Лишь в конце декабря 1920 года до Кремля дошла информация о том, что на самом деле происходит в губернии. 31 декабря в Москве состоялось совещание под руководством Дзержинского, где было принято решение резко усилить войска за счет регулярных частей Красной Армии. Кроме того, поняв, наконец, что Тамбов можно считать еще одним фронтом, туда назначили нового командующего – фронтовика уже Гражданской войны, бывшего командарма-10 А.В. Павлова.

Остаток зимы в губернии шли настоящие бои. Сперва антоновцы громили красных, пытаясь помешать им сосредоточиться. Затем собравшиеся наконец воедино красные гонялись за повстанцами. Прибывшие с фронта войска в обстановке «народной войны» разлагались буквально на глазах, а частей, подобно казачьим, специально выдрессированных для усмирений, красные не имели. 11 февраля Павлов сообщает главкому РККА С.С. Каменеву: «В Тамбовской губернии не бандитизм, а крестьянское восстание, захватившее широкие слои крестьянства». В Москве об этом уже знали – правда, особой радости данное знание не приносило.

«Большая» Гражданская война к тому времени практически закончилась, однако «вторая» война полыхала вовсю: Западная Сибирь, Махно, Антонов, множество более мелких восстаний и банд по губерниям. И то и другое подталкивало правителей в одну и ту же сторону, так что уже 8 февраля Ленин поставил задачу замены продразверстки натуральным налогом, а 15 марта разверстка была отменена. На полтора месяца раньше, 5 февраля, ее отменили в Тамбовской губернии, пытаясь таким образом выбить экономическую почву из-под ног антоновцев.

Одновременно, не доверяя больше местным властям (почему бы это, а?) правительство создало полномочную комиссию ВЦИК во главе с прежним, до Шлихтера, председателем Тамбовского губисполкома В.А. Антоновым-Овсеенко. В комиссию вошли пять человек: он сам, очередной секретарь губкома Б.А. Васильев (вполне характерный товарищ с настоящей фамилией Голдберг), очередной предгубисполкома А.С. Лавров, очередной командующий войсками губернии А.В. Павлов и начальник политотдела войск А.И. Жабин. Новым предгубчека стал М.Д. Антонов (Герман), который начал с того, что заявил: ЧК недееспособна, ненадежна – и попросил не что-нибудь, а прислать из Москвы на замену новый чекистский аппарат в полном составе. Прислали, однако…