Княжна на продажу. Как дочерей русских государей меняли на мир и новые земли - Ника Марш

А вот послание, отправленное императором 15 сентября 1805 года:

«Chère Bissiam, vottre charmante lettre m’a cause le plus grand Plaisir, je ne puis vous rendre comme je suis sensible à tout votre amitie. J’aime aussi, ma chère Bissiam, de tout mon cœure, oh! Cela, Dieu le sait, et tout ce qui me vient d’elle me touche au dela de toute expression. Adiue, ma bonne amie, je n’ai qu’un tout petit instant. Pensez quelquefois à un frere qui vous est bien attaché.

„Дорогая Бизям, ваше очаровательное письмо доставило мне наибольшее удовольствие. Я не могу высказать все, что чувствую по поводу вашей дружбы. Я тоже люблю вас, моя дорогая Бизям, мое сердце – о! Господь знает, что все, что происходит от нее, тревожит меня с невероятной силой… Прощайте, моя прекрасная подружка, у меня есть всего лишь одно мгновение. Иногда думайте о брате, который так связан с вами“».

Среди тех, кто изучает биографию Катишь и Александра I, есть сторонники теории, что неудачи великой княжны в устройстве ее брака напрямую связаны вот с этой безумной любовью императора. Что как раз по этой причине он не позволил сестре пойти за Багратиона и за Долгорукова, не активничал, когда возник проект с австрийским и французским императорами. И Георг Ольденбургский был для него удобной «ширмой». К тому же, выйдя замуж за Георга, Катишь оставалась бы в России (правда, став женой Багратиона или Долгорукова, она также не покинула бы пределов родины, так что этот аргумент вызывает вопросы). В таком случае странным кажется, что Катишь вообще вышла замуж. Если брат действительно пылал к ней чувствами совсем не братскими, не проще ли было оставить сестру незамужней? Почему же тогда Катишь позволили выйти замуж во второй раз, да еще и в Вюртемберг?

Не будем забывать, что Александр – человек довольно-таки непростого склада. Его обвиняли в убийстве отца (и до сих пор на этот счет мнения разнятся – знал ли он о готовящемся заговоре, участвовал ли в нем, и был ли Александр среди тех, кто действительно желал смерти Павла I), он много лет знал об увлечениях жены и сам не был верен ей. Он готовил политические преобразования, но не позволил им развиться в полной мере. «Я жил и умру республиканцем!» – эту фразу приписывают Александру, однако в его правление Российская империя не была похожа на республику ни малейшим образом…

Князь Вяземский отозвался о нем: «Сфинкс, не разгаданный до гроба». И в этом ключе совершенно логичным кажется, что Александр мог одновременно питать нежную любовь к Катишь и стараться максимально дистанцировать ее от трона. Советоваться с ней, писать ей подробные письма с театра военных действий и называть ее «очаровательной глупышкой» в тех же самых посланиях. В 1819 году он потерял главного корреспондента своих писем. Катишь умерла слишком рано и слишком внезапно.

В то же самое время на острове Святой Елены медленно угасал бывший император французов Наполеон Бонапарт[68]. Несостоявшийся муж Екатерины Павловны. И не только ее. К Романовым император сватался дважды: к Катишь, а еще к ее сестре Анне.

Глава 9. Королева голландская

Во дворце кипели страсти. Вдовствующая императрица Мария Федоровна категорично запретила своей дочери Като думать о браке с Наполеоном. Отказ не смутил императора, и он выразил готовность взять в жены другую из семьи Романовых – Анну.

«Невозможно в силу возраста», – мягко ответили французскому государю. Весной 1809 года великой княжне только исполнилось четырнадцать. И все понимали: лукавство чистой воды! В январе 1800 года сама же Мария Федоровна благословила союз четырнадцатилетней Дарьи Бенкендорф с графом Ливеном. Но свою собственную дочь отдавать замуж в том же возрасте она не стала. Причина была исключительно в женихе.

А в 1795-м императрица Екатерина II и вовсе усомнилась, что для новорожденной Анны удастся найти жениха. «Ну и мастерица ты, матушка, детей рожать», – с усмешкой сказала она невестке. Мария Федоровна с такой регулярностью пополняла детскую, что рождение очередного ребенка восприняли более чем спокойно. Великий князь Павел Петрович написал своему духовнику: «7 генваря 1795 года Бог мне даровал дочь, весьма счастливо на свет пришедшую… Названа она по бабке и по сестре моей». Анной, как мы помним, звали дочь Петра I, приходившуюся Павлу родной бабушкой. И такое же имя носила маленькая княжна, которой не суждено было достичь взрослого возраста.

Были и пушечные залпы, и официальные поздравления, но о девочке говорили исключительно небрежно, как об «очередном ненужном бриллианте в уже довольно богатом ожерелье барышень-невест». Ее мать оправлялась от родов, лекари были заняты здоровьем захворавшей великой княжны Ольги (малышка умерла неделю спустя после появления на свет ее сестры), а заботу об Анне взяла на себя все та же Шарлотта Карловна Ливен.

Когда не стало императора Павла, вдовствующая императрица предпочла большую часть времени проводить с детьми в Павловске. Там к маленькой Анне приставили учителей истории и математики, иностранных языков и музыки. Считалось, что эта княжна наименее талантлива среди остальных и выделяется только стараниями в рисовании. Ей трудно было конкурировать с яркой Катишь, но Анна к этому и не стремилась. Старшая сестра вызывала у нее благоговение, и, когда та переехала в Тверь, сестры императора Александра вели постоянную переписку.

Не считали Анну и красивой. Хотя французский посол Коленкур расписывал девушку императору Наполеону в самом комплиментарном тоне:

«Она высока ростом для своих лет, у нее прекрасные глаза, любезная и приятная наружность… Взор ее полон доброты. Нрав ее тих и, говорят, очень скромен. Доброте ее отдают предпочтение перед умом. В этом… она совершенно отличается от своей сестры Екатерины, слывшей несколько высокомерной».

В секретном донесении звучал и еще один пункт: уже пять месяцев, как она физически сформировалась. Это был не намек, а самое откровенное признание, что Анна Павловна готова стать матерью. Ничто не мешало сватовству, кроме активного противодействия вдовствующей императрицы. Мария Федоровна свою точку зрения не меняла:

«На нее (на Анну. – Прим. авт.) пришлось бы смотреть как на жертву, принесенную ради блага государства: ибо какое несчастье было бы для этого ребенка, если бы она вышла замуж за такого изверга, для которого нет ничего святого… Принесла бы эта тяжкая жертва благо России? На что бы было обречено мое дитя?»

Этот момент русской истории, когда императору французов дважды отказали, рождает дискуссионный вопрос: стал