Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

– Есть.

Только этого мне еще не хватало. Вслед за Некрасовым в мою сторону обернулись другие, в том числе озадаченные Сергеев и Старовольский (хорошо, хоть Лукьяненко не позвали, даром что старшина исполнял обязанности взводного). Я и не ожидал, что младший политрук запомнит мою фамилию. Хотя спору нет, она редкая, не Ковалёв какой-нибудь все же.

– Как вы сказали? – заинтересованно спросил Земскис, отечески заглядывая мне в глаза. – Каверин? Есть такой писатель. Вы не родственники?

– Красноармеец Аверин, товарищ старший политрук, – ответил я, постаравшись как можно четче произнести начальное «а».

– А-а, – протянул комиссар. – Комсомолец?

– Комсомолец.

– Значит, будешь политбойцом. Проведем и утвердим.

– Будет, товарищ старший политрук, – сказал Некрасов. – Он парень что надо. Десять классов кончил.

Я не стал говорить про наличие у нас во взводе настоящего студента Пинского. И потому, что однажды уже пробовал, и потому, что могли подумать, будто я боюсь ответственности.

– Справишься? – спросил меня Земскис.

– Буду стараться, – ответил я, подумав про тех двух, что кричали «За Родину».

– Тогда, когда освободишься, бери газету и готовь политинформацию.

Старовольский и Сергеев переглянулись. Видно, как и я, не поняли, что означает слово «освободишься» и при каких обстоятельствах это может произойти. Ночью, когда другие будут спать?

– Он уже готовится, товарищ старший политрук, – вмешался Некрасов. – Я ему вчера вечером «Правду» выдал. Четыре номера. Как там, Аверин, есть подходящие материалы?

– Есть. Письмо партизан товарищу Сталину.

– Это хорошо, – кивнул Земскис.

– О международном положении интересное есть. Я еще не все прочел. Югославские партизаны, бои на Ливийском фронте, налеты на Мальту, война на Тихом океане, саботаж во Франции и… – я сделал паузу перед главной сенсацией, – покушение чешских патриотов на Гейдриха.

– Это я слышал по радио, – заметил Земскис.

– Я тоже, – сказал Некрасов, – но все равно любопытно.

– Есть подробности, – добавил я.

– Да ты садись, – великодушно предложил мне Земскис и показал на пустующий табурет у стола.

Я присел, чувствуя себя довольно неловко. Старовольский ободряюще кивнул.

– Получил свое, обер-бандит, – радостно сказал артиллерийский взводный, младший лейтенант Априамашвили, бывший всего лишь на год старше меня, но успешно скрывавший юность за пышными кавказскими усами. Другой артиллерист, лейтенант Данилко, весело оскалился. Старовольский уточнил:

– В обер-бандитах у нас ходит Гиммлер, – он так и сказал: «у нас», – а Гейдрих его заместитель. Тоже, конечно, бандит. К тому же обергруппенфюрер СС, так что в общем-то и «обер» тоже. Опять же заместитель протектора Богемии и Моравии.

Земскис как-то странно на него покосился, а потом обратился ко мне:

– Ну а что еще есть в «Правде», товарищ боец? Гейдрих он, конечно, гад известный, но ведь его пока только ранили.

– Есть статья Ильи Эренбурга, большая, – сказал я и сразу признался: – Но я ее еще прочесть не успел. Называется «Оправдание ненависти».

– Хорошее название, – похвалил старший политрук Эренбурга. – Вот и почитаете вместе с бойцами.

– Разрешите идти? – спросил я, с надеждой глядя на Бергмана.

– Иди, работай, – ответил тот. – Статью почитаете вечером, если ничего не случится. Сергеев с Зильбером послушают, они Эренбурга любят.

Я переместился на старое место, и дальнейший разговор слышал уже оттуда.

– Есть у меня, товарищ капитан, – поделился Земскис, – собственная оригинальная задумка, целая большая тема. Можно и нужно подчеркнуть, что великий город защищают все народы Союза ССР.

Задумка военкома совсем не показалась мне оригинальной. Командирам, кажется, тоже. Но старший политрук не обратил на них внимания и принялся развивать свою мысль.

– Вот, скажем, я, – для пущей наглядности он ткнул себя пальцем в грудь, – латыш. Младший лейтенант Априамашвили – сын великого грузинского народа. Лейтенант Данилко и младший лейтенант Старовольский – украинцы.

Мне показалось, что лицо у младшего лейтенанта чуть скривилось. Но, видимо, всего лишь показалось. Ведь не стал бы я кривить рожу, назови меня кто-нибудь русским. Не каждый русский – великорусский шовинист. С этим в последние годы разобрались, и теперь нам своей национальности стесняться более не нужно. Прошло то время, когда одна политграмотная татарка из поселка Большая Мурта, придя в неистовство от тройки по русскому языку, орала в пединституте на мать, прямо на кафедре, при всем коллективе: «А не много ли вы на себя берете, проживая у нас в Сибири? Не пора ли вам как бывшим колонизаторам и незваным пришельцам покаяться перед коренными жителями и встать в стороне, не мешая их национальному и культурному развитию?» Никто из сотрудников этой девице слова сказать не посмел, чтобы не получить выговора (или чего похлеще) за шовинизм и высокомерное отношение к коренным народностям и национальным меньшинствам. А украинцы как раз и есть бывшая угнетенная нация, вроде татар и хантов, и им, в отличие от русских, с самого начала стыдиться было нечего – а только гордиться освободительной борьбой против русского царизма, польских панов и румынских бояр.

– Старший лейтенант Сергеев, политрук Некрасов и наш новый политбоец, – продолжал развивать свою мысль Земскис, – русские, а вы вот, товарищ капитан… еврей. В подразделениях должны быть и представители других наций. Это же замечательно. Дружба народов, которая стала боевым братством.

Бергман отхлебнул воды из алюминиевой кружки и добродушно усмехнулся.

– Действительно замечательно, Мартын Оттович. На редкость плодотворная идея. У нас есть понтийские греки, крымские татары, бессарабские молдаване. Только в одном вас должен разочаровать…

– В чем? – смешался Земскис.

– В своем еврействе. Я, как бы это лучше сказать, не еврей.

– То есть как не еврей? – не понял военком.

Мы с телефонистами навострили уши, старательно делая вид, будто нас тут нет. Краем глаза я заметил, что Сергеев из последних сил старается сохранить серьезную мину, а лейтенант Данилко глотает воздух ртом, как вытащенный на берег карась.

– Вот так, не получилось, – сокрушенно объяснил комиссару Бергман. – Мама с папой подкачали. А что, если не еврей, так уже и нельзя?

– Я не об этом, – ответил Земскис нетвердым голосом.

– Нет, – продолжил Бергман, – если вам для дела нужны евреи, то это легко поправить. У Сергеева точно имеются.

– Что есть, то есть, – сказал Сергеев. – Морская пехота, Одесса – мама, Поти – папа. Могу рекомендовать старшину второй статьи Зильбера.