Флорентийка - Жюльетта Бенцони

– А если я не соглашусь?

Деметриос с интересом взглянул на молодую женщину, затем снова улыбнулся:

– Ради удовольствия отказать, не так ли? Меня это удивило бы, но если бы это было так, ты бы осталась здесь столько времени, сколько тебе хотелось бы, а затем я дал бы тебе немного денег, лошадь, открыл тебе ворота, и ты отправилась бы туда, куда захотела.

Фьора убрала с табурета книги, лежавшие на нем, и села:

– Я всегда любила слушать истории, – сказала она просто. – Рассказывай!

Деметриос сел в свое кресло, оперся на подлокотники и закрыл глаза:

– Я не всегда был этой ночной птицей, которую боятся дети… и не только дети. Я был молод, богат, я был князем, так как Ласкарисы сидели на троне в Византии. У меня был дворец, как у тебя, и был у меня младший брат…

И перед глазами молодой женщины, сначала холодными и безразличными, затем все более внимательными, Деметриос развернул картину своей жизни, как будто длинное полотно, вытканное портретами различных людей. Глубокий голос грека обладал удивительной способностью оживлять образы, и его юная собеседница скоро забыла, где она находится, забыла об окружавшей ее обстановке: побеленные стены, вдоль которых стояли шкафы из темного дерева, печь в углу, сложенная из огнеупорного кирпича, и множество полок с выстроившимися на них рядами аптечными баночками, горшочками, пучками сушеных трав и многочисленными пробирками, колбами и ретортами.

Не замечая всего этого, она представляла себе Византию, всю в золоте и лазури, сверкавшую как драгоценное украшение в Босфорском проливе, в бухте Золотой Рог, соединяя Европу и Азию, она видела красные паруса неверного султана, затем войну, кровь, истребление. Она видела Феодосия, который представлялся ей героем, безрассудным и мужественным. Она видела пышные торжества по поводу праздника Фазана и на этом сверкающем фоне лица двух людей, которых она уже научилась ненавидеть: герцога Филиппа и его сына Карла, человека, не знавшего жалости, рыцаря, который не держал своего слова, этого князя, ради которого Филипп так поступил с нею…

Насколько живым и ярким был рассказ Деметриоса о событиях, заканчивавшихся смертью его брата Феодосия, настолько кратко и сухо изложил он все, что касалось его собственной жизни. Умолчал грек о своих трудах, открытиях, о тех, кому он был этим обязан. Это принадлежало только ему, и Фьору он туда не допустил.

Она, впрочем, не задавала вопросов. Когда Деметриос кончил говорить, молодая женщина лишь показала пальцем на пергаментный свиток, который он не открыл.

– Это гороскоп герцога Бургундского, ведь так?

– Ты умница. Я никогда в этом не сомневался.

– И что это за договор, о котором ты говорил?

– Я думаю, ты уже поняла: я помогу тебе отомстить, а ты мне.

– Тем охотнее, что у меня уже есть счеты, которые мне надо свести с тем, кого называют Смелым. Но признаюсь, я плохо представляю, как это можно сделать.

– И тем не менее это возможно! Я уверился в том, когда увидел, как посланец Бургундии приблизился к тебе, ухаживал за тобой и, наконец, женился…

– Не напоминай мне о нем! – в гневе вскрикнула Фьора.

– И, однако, о нем необходимо поговорить. Ты на самом деле мадам Селонже, его жена, и он должен тебя принять. Но пока оставим это. Принимаешь ли ты договор, который я тебе предлагаю?

– Охотно, тем более что ты уже реализовал часть его: ты убил Пьетро. Должна ли я писать под твою диктовку?

– Нет. Связь кровью мне кажется более крепкой, чем кусок бумаги. Ты станешь моей сестрой, которую я сделаю такой, что ее будут бояться, клянусь тебе.

Взгляды черных и серых глаз встретились, как если бы они оба обменялись рукопожатием.

– Согласна! – сказала Фьора.

Деметриос достал стилет из кожаного чехла, подвешенного к поясу.

– Дай мне левую руку!

Молодая женщина послушно протянула руку Легким взмахом врач сделал ей надрез на запястье, на котором сразу засверкали капельки крови. Затем, сделав такой же надрез на своей правой руке, он соединил руки – надрез к надрезу.

– Твоя и моя кровь перемешались, – сказал он. – С этого момента мы будем вместе и в горе, и в счастье!

Затем он достал небольшой флакон и вылил из него несколько капель на запястье Фьоры. Кровь остановилась. Так же он сделал и со своей рукой. Фьора смотрела, завороженная:

– Научишь ли ты меня твоим секретам? – спросила она.

– Я тебя научу многому. Научу, как варить приворотное зелье, как делать яды, которыми можно отравить насмерть, научу распознавать характер по чертам лица, научу…

– Остановись! Зачем яды?

– Они иногда могут очень пригодиться…

– Но не мне! Научиться приготавливать средства, которые дают сон, – да, согласна, но не яды! Я предпочитаю другое оружие: например, оружие, которым владеют мужчины. Я хорошая наездница, как мне кажется, но я хотела бы научиться владеть шпагой и кинжалом…

Фьора впервые услышала смех Деметриоса:

– За этим надо обращаться к Эстебану. Он мастер в этом деле и с удовольствием тебя обучит: мне кажется, он влюблен в тебя…

Стоило только заговорить о нем, как Эстебан тут же появился в кабинете:

– Хозяин! Сюда идут два монаха!

– Два монаха? Какие?

– Судя по их рясам, это доминиканцы, как те, там, наверху, – объяснил Эстебан, кивнув головой в сторону монастыря, в котором была обвенчана Фьора…

– Они, должно быть, сбились с пути. Пойди им навстречу и укажи правильную дорогу! В любом случае я пойду сам посмотрю.

Деметриос последовал за своим слугой, Фьора двинулась за ними. В открытую дверь она увидела в красных лучах заходящего солнца посреди кипарисовой аллеи двух монахов в капюшонах, спущенных до самого носа, неспешно приближавшихся на своих мулах. Один из них был худой, а на втором, что ехал впереди, одежда была натянута как на барабане.

Фьора увидела, как Эстебан побежал им навстречу, усиленно жестикулируя, пытаясь объяснить путешественникам, что они ошиблись дорогой, но те не повернули назад. Обменявшись несколькими словами, вся группа направилась к дому.

– Спрячься! – приказал Деметриос молодой женщине. – Я узнаю, что им нужно.

Фьора перешла во внутренний дворик и стала так, чтобы можно было наблюдать за тем, что происходило перед домом. Деметриос подошел к монахам, которые при его приближении сняли капюшоны…

Забыв обо всякой осторожности, с радостным криком Фьора бросилась навстречу им: толстый монах оказался Коломбой, а второй была Леонарда…

И плача и смеясь одновременно, она упала на руки своей старой воспитательницы, которая живо соскочила на землю, чтобы подхватить ее. Обе женщины обнялись перед входом в дом, не замечая усилий Деметриоса, который пытался увлечь их внутрь дома…