Ведьма в Царьграде - Симона Вилар

— Погоди, Никлот. — Малфрида подняла руку. Называть его новым именем Евсевий она так и не решилась. — Ты хочешь сказать, что христианство, сделавшее тебя опять простым смертным, принесло тебе более радости, чем вся та могучая сила, какой ты владел ранее? Когда чувствовал себя великим и неуязвимым?

Монах глубоко вздохнул и опустил голову. Тень заслонила его лицо, но у Малфриды опять появилось ощущение, будто очерчивающий его свет образует вокруг него некое сияние.

— Ты не поймешь, моя девочка. Это надо почувствовать и пережить. Но у нас с тобой еще будет время для разговоров. Ибо я намерен укрыть тебя здесь, у себя, пока не пройдут гонения. Да, по местным меркам ты демон, и, попади ты в руки стражей Церкви, тебе бы несдобровать. Но ты моя ученица, и я ответственен за тебя. Поэтому ты останешься тут. Я живу на положении монаха-отшельника, меня не тревожат, только когда ко мне приходят просители — а это бывает раз в седмицу, в начале недели, в воскресенье, — тогда тебе надо будет удалиться. В остальное же время тут бывает только мой келейник Исаиа и послушник Нил — тот глухонемой, который помогал келейнику привезти тебя. И раз в тебе сейчас нет чародейства, то только от тебя будет зависеть, насколько долгим и укромным станет твое пребывание подле меня.

— А тебе грозит опасность, если меня найдут?

Никлот ничего не ответил, только улыбнулся чуть смущенно и в то же время обезоруживающе. Малфрида поняла, что Никлот рискует. Что ж, пусть в душе ее и не улеглось возмущение, вызванное его переходом в иную веру, но она была благодарна ему.

Никлот опять склонился над книгой, давая понять, что разговор окончен. Но у Малфриды было еще столько вопросов! И она долго ворочалась на скамье в прихожей, не могла заснуть. Порой она слышала, как монах ходит по келье, один раз даже вышел, зачерпнул воды в кадке, попил. А потом опять до нее доносилось его бормотание, молитвы… И как бы Малфрида ни была возбуждена происшедшим, она заснула под эти звуки глубоко и спокойно.

Проснулась Малфрида далеко за полдень. Даже подивилась, как долго проспала. Но ведь с Никлотом они почитай всю ночь проговорили. Сейчас же в келье монаха было тихо, чародейка не осмелилась его побеспокоить и вышла наружу.

Через двор шел давешний келейник Исаиа. Малфрида вспомнила, что говорил о нем Никлот: мол, хворого богам отдали. Каково это жить, зная, что из-за тебя может пострадать кто-то из отдавших его божествам родовичей? Но, может, как раз и благословляет Долю, что его спасли? Исаиа не смотрелся особо здоровым — худой, сутулый, правда, загорел на местном солнышке. Он приветливо улыбнулся чародейке, потом сказал:

— Ты бы куколь не снимала. И хотя сюда редко кто заглядывает, не осмеливаясь тревожить покой святого старца Евсевия, все же…

Малфрида помогла ему полить грядки, потом они перекусили ломтем мягкого белого хлеба, запили его родниковой водой из протекавшего неподалеку источника. Вода была непередаваемо вкусной, хлеб тоже замечательный, жить можно было. Малфрида даже повеселела, болтала с Исаией о том, что его древлянский говор звучит, как у иноземца, что и не диво, учитывая, что большую часть жизни он прожил в чужих краях, да и по-гречески ему общаться уже привычнее. Потом келейник отправился в обитель, а Малфрида пошла гулять по острову. После долгого сидения на корабле в бухте Золотого Рога так приятно было пройтись, размять ноги, поглядеть с высокого берега на воду, удивительно лазурную и прозрачную, сквозь мелкое дрожание которой просматривалось дно.

И потянулись дни чародейки на острове. Ей сказали, что остров этот, носивший греческое название Принкипос, не особо большой, но и не малый, тем не менее был самым крупным среди расположенных в водах Пропонтиды Принцевых островов. На его вершине располагался Свято-Георгиев монастырь, куда ходил на службы Исаиа, были тут еще несколько монастырей — из светлого камня, с глухими оградами. Проживавшие там монахи редко выходили за пределы обителей, проводя дни в молитвах, трудах, переписывая святоотческие книги, чтобы приумножать и распространять божественную премудрость. Малфрида не ходила в том направлении. Изо дня в день она отправлялась в дальние пределы острова, бродила в монашеском одеянии под соснами или спускалась к воде. Берега в основном были обрывистые, но все же она нашла песчаную косу, где так приятно было войти по щиколотку в воду, наслаждаться ее ласковыми наплывами, смотреть на отдаленные берега, где высились прекрасные дворцы и храмы. Малфрида видела проплывающие мимо большие корабли, смотрела на множество рыбачьих суденышек. Рыбы тут водилось превеликое множество, ее можно было рассмотреть сквозь прозрачную воду. И хотя стояла удушающая жара, Малфрида нашла, что ей тут нравится. Только бы о монастырях не думать — близость священников и церквей все еще вызывала в ней содрогание. Зато когда опускались быстрые южные сумерки, ведьма могла скинуть с себя одежду, войти в воду, насладиться тем, как легко держит ее тело на плаву соленая вода Мраморного моря. Малфрида смеялась в темноте, плескалась и думала, что в жизни есть немало радостей помимо чародейства. Просто она как-то не привыкла жить без чар.

Освежившись, она возвращалась к хижине отшельника, вела с ним разговоры. Такое получалось не всегда — один раз в неделю к почитаемому старцу Евсевию приходили люди, просители, которые рассчитывали получить от него ответы на волнующие их вопросы, надеялись на его помощь.

Он выходил к людям, провозглашая: «Христос воскрес!»

Они отвечали: «Воистину воскрес!», а потом опускались на колени и просили у бывшего волхва благословения.

Малфриде непривычно было на это смотреть. Затаившись в зарослях, она внимательно наблюдала за происходящим. Видела, как просители сидели на земле, ожидая, когда их позовет Никлот, которого они величали святым старцем. Для Малфриды же он оставался великим кудесником. Пусть Никлот и говорил, что после крещения чародейская вода его не берет, пусть уверял, что только часть дарований осталась при нем, но все же они были, и христиане считали их чудотворными. Вот и сходились к нему, прибывали даже издалека. Раньше Малфрида и представить не могла, чтобы великий Никлот нисходил ко всякому. А тут… Разные тут были люди — хромые, скрюченные, одноногие; приходили и женщины с изможденными лицами, некоторые с детьми на руках, кашляющие отроки, воины с повязками на теле. И Никлот-Евсевий принимал каждого. Один раз Малфрида видела, как в келью занесли на носилках неподвижного человека, а потом он появился сам, шел с блаженной улыбкой, еще покачиваясь, опираясь на плечи принесших его, но прямо-таки светился от счастья.

После приема паломников Малфрида не решалась побеспокоить Никлота. Он садился на лавке подле грубой стены хижины, вид у него был такой спокойный и счастливый, что казалось кощунством тревожить его. Но он заметил нерешительно стоявшую в стороне чародейку, жестом велел приблизиться.

— Сегодня у меня был хороший день, Малфрида. Я молился, я просил Всевышнего исполнить чудо — и Он отозвался на мои мольбы.

— Ты слывешь тут святым чудотворцем, Никлот, — задумчиво произнесла ведьма. — Ответь же мне, ты слышишь Господа, когда он обращается к тебе?