Жизнь мальчишки - Роберт Рик МакКаммон

Сетчатая дверь затворилась за его спиной. Потом раздался финальный стук внутренней двери.

Птицы продолжали щебетать, глупые в своем счастье. Я стоял на зеленой лужайке Керлиссов, моя черная тень лежала на траве как выжженный след. Я увидел, как на окнах, выходящих на улицу, опустились жалюзи. Больше ничего нельзя было ни сказать, ни сделать. Я оседлал Ракету и покатил к дому.

Когда я ехал и летний душистый воздух бил мне в лицо, а позади меня кружились вихри пыли и тучи комаров, мне пришло в голову, что не все тюрьмы на свете представляют собой мрачные серые здания со сторожевыми вышками по бокам и рядами колючей проволоки. Иногда тюрьмы — это обычные дома с закрытыми шторами, не пропускающими внутрь ни единого луча солнечного света. Некоторые тюрьмы — это клетки из хрупких костей с узорчатыми решетками в красный горошек. Невозможно сказать, что за тюрьма перед вами, пока вы не узнаете, какой узник томится внутри. Такие мысли роились в моей голове, когда Ракета вдруг резко вильнула в сторону, чтобы избежать столкновения с Верноном Такстером. Уверен, что золотой глаз Ракеты мигнул от удивления при виде мужчины, разгуливающего по городу голышом.

Прошел июль, похожий на сон в летний полдень. Все эти дни я занимался, как у нас говорили, «ничегонеделанием». Джонни Уилсон шел на поправку: голова у него почти перестала кружиться, и ему разрешили присоединиться ко мне, Дэви Рэю и Бену в наших прогулках в окрестностях города. Но Джонни было велено соблюдать осторожность, потому что, по словам дока Пэрриша, травмы головы проходят очень не скоро и требуют длительного наблюдения.

Джонни и прежде был самым тихим и спокойным из нас, а теперь, как я заметил, его движения еще больше замедлились. Обычно Джонни занимал место в хвосте нашей велосипедной процессии, даже позади неуклюжего толстяка Бена. С тех пор как Брэнлины жестоко избили его, Джонни словно повзрослел на несколько лет и как будто отдалился от нас, хотя мне это трудно объяснить. Думаю, перемены в Джонни были связаны с тем, что ему довелось вкусить горьких плодов боли и обиды и часть того волшебного беззаботного взгляда на мир, что отличает детей от взрослых, навсегда исчезла. Как бы он ни налегал теперь на педали своего велика, он не мог возвратить прежнюю магию детства. В свои юные годы Джонни заглянул в черную дыру смерти, в которой отчетливо увидел то, что нам, его беспечным друзьям, не дано было видеть: как летнее солнце уже не светит ему и не отбрасывает его тень на землю.

Мы сидели в тени льдохранилища, обдуваемые несшейся из его снежных легких — морозильных камер — прохладой, и говорили о смерти. Эту тему первым затронул Дэви Рэй, поведавший нам, что не далее как вчера его отец сбил на дороге кошку. Когда они приехали домой, часть внутренностей кошки так и не отлепилась от передней шины. Мы сошлись на том, что у собак и котов есть собственный рай, и задались вопросом, есть ли у них свой ад. «Нет, — предположил Бен, — потому что звери не грешат». «А как быть, когда собака взбесится и начинает кусать всех направо и налево, после чего ее приходится усыпить? — поинтересовался Дэви Рэй. — Разве это не смертный грех?» Но ответа на этот вопрос мы не нашли.

— Иногда, — сказал Джонни, который сидел под деревом, прислонившись спиной к его стволу, — я достаю свои наконечники стрел, смотрю на них и думаю о тех, кто их сделал. Мне порой кажется, что призраки этих людей бродят где-то рядом и ищут, куда упали их стрелы. Может, они ищут свои потерянные стрелы. Их больше нет, потому что они все у меня.

— Ну ты даешь! — вскричал Бен. — Никаких призраков не существует, все это сказки! Верно, Кори?

Я пожал плечами. Я никогда не рассказывал друзьям о Полуночной Моне, с которой встретился на дороге в лесу. Если мои приятели не захотели поверить в то, что я одолел Старого Мозеса, воткнув ему в глотку метлу, то в шофера-призрака на призрачной машине они тем более не поверят.

— Отец говорит, что есть призрак по имени Первоснег, — подал голос Дэви. — Его никто не может подстрелить, потому что он и так давно мертвый.

— Никаких призраков нет, — упрямо продолжал гнуть свое Бен. — Все это треп, и Первоснега твоего тоже нет.

— Нет, есть! — Дэви преисполнился решимости защищать рассказанную отцом легенду. — Папа говорил, что наш дед однажды, когда был маленьким, видел Первоснега своими глазами. А еще отец рассказывал о человеке с бумажной фабрики, знакомый которого тоже видел Первоснега! Тот стоял на опушке леса, огромный, даже представить страшно. Человек выстрелил в него, но Первоснег умчался так быстро, что пуля не смогла его догнать!

— Все это враки, — упрямо твердил Бен. — Призраков не бывает!

— Бывает!

— Не бывает!

— Бывает!

— Не бывает!

В таком ключе наша дискуссия могла продолжаться весь день. Я поднял с земли сосновую шишку и запустил ею Бену в живот, так что тот аж взвыл от негодования, вызвав всеобщий смех. Первоснег был легендой и тайной мечтой всего охотничьего сообщества Зефира. Как утверждало предание, где-то в чаще леса, раскинувшегося между Зефиром и Юнионтауном, обитал огромный белоснежный олень с рогами до того большими и раскидистыми, что на них можно было качаться, как на ветвях дуба. Каждый год в начале охотничьего сезона кто-нибудь видел Первоснега, и всякий раз очевидец клялся, что олень взмывал в воздух и исчезал в листве своего лесного царства. Целые отряды охотников отправлялись с ружьями, чтобы выследить Первоснега, но всякий раз возвращались ни с чем, ограничиваясь рассказами о следах гигантских копыт и свежесодранной коре там, где рога Первоснега задевали деревья. Белый олень оставался неуловим. Думаю, на самом деле никто из охотников не хотел подстрелить Первоснега, потому что белый олень-гигант, если он действительно бродил в чаще леса, являлся для них символом всего таинственного и недостижимого, что составляет основу жизни. Первоснег был созданием, которое скрывается в лесной чаще, лишь иногда появляясь на поляне, усеянной пестрой осенней листвой. Первоснег был вечной молодостью, связующей нитью между дедами, отцами и сыновьями, великим ожиданием будущей охоты, дикой природой, которая никогда не покорится человеку. Мой отец никогда не увлекался охотой, поэтому легенда о Первоснеге редко звучала в нашей семье, в отличие от семьи Дэви Рэя. У его отца всегда был наготове «ремингтон», стоило лишь ударить первому утреннему морозцу.

— В этом году отец возьмет меня с собой на