Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом

Некоторые из ответов Мардж были знакомыми, некоторые необычными. Однажды, когда я увидел, что она робко осматривает предметы в моем кабинете, я сказал:

– Продолжайте, говорите, Мардж. Говорите за Нее.

Мардж сделала глубокий вдох и повысила голос:

– Если вы собираетесь притворяться еврейским интеллектуалом, вам и кабинет можно было бы обставить соответствующим образом.

Мардж произнесла это как совершенно оригинальную мысль, и стало ясно, что она помнит не все, что говорила «Я». Я не мог сдержать улыбку: мне было приятно, что у нас с «Я» есть секреты.

– Любые предложения приветствуются, Мардж. – И, к моему удивлению, она внесла несколько толковых предложений.

– Используйте перегородку, возможно, висячую фуксию, возможно, стоячую ширму, чтобы отделить свой загроможденный письменный стол от остальной части кабинета. Подберите спокойную темно-коричневую раму для этого пляжного пейзажа – если уж он вам необходим – и прежде всего избавьтесь от этого ветхого настенного украшения из тапы. Оно так перегружено, что вызывает у меня головную боль. Я использовала его для погружения в транс.

– Мне нравятся ваши предложения, Мардж, за исключением того, что вы жестоки к моему настенному украшению. Это старый друг. Я привез его тридцать лет назад с Самоа.

– Старые друзья чувствуют себя комфортнее дома, а не в офисе.

Я с удивлением посмотрел на нее. Она соображала так быстро! Действительно ли я разговаривал с Мардж?

Поскольку я надеялся установить союз или слияние двоих Мардж, я был осторожен, подчеркивая положительные стороны обеих. Если я каким-либо образом восстановлю «Я» против себя, она просто отыграется на Мардж. Поэтому я взял на себя труд, например, сказать Мардж (я предполагал, что «Я» все слышит), как мне нравятся жизнерадостность, беззаботность и порывистость «Я».

Но я должен был балансировать на лезвии бритвы: если бы я оказался слишком откровенным, Мардж догадалась бы, что я предпочитаю другую Мардж. Возможно, «Я» уже дразнила этим Мардж, но я не видел доказательств. Я был уверен, что «Я» – другая Мардж – влюблена в меня. Возможно, она любит меня достаточно сильно, чтобы изменить свое поведение! Безусловно, она должна знать, что необузданная деструктивность оттолкнет меня.

Да, этому аспекту терапии нигде не учат: завести роман с худшим врагом своей пациентки, а затем, убедившись, что враг любит вас, использовать эту любовь, чтобы нейтрализовать ее атаки на пациентку.

В течение нескольких следующих месяцев терапии я оставался верен Мардж. Иногда она пыталась рассказать мне о Рут Энн, третьей личности, или впасть в транс и регрессировать к более раннему возрасту, но я не позволял себе попадаться на эти приманки. Прежде всего я решил «присутствовать» рядом с ней и сразу же звал ее обратно, как только она начинала покидать меня, соскальзывая в другой возраст или в другую роль.

Когда я впервые начал работать терапевтом, то наивно верил, что прошлое фиксировано и познаваемо, что если я буду достаточно проницателен, то смогу обнаружить, каков был первый неверный поворот, та роковая тропа, которая завела жизнь куда-то не туда, и что я мог бы руководствоваться этим открытием, чтобы привести все в порядок. В те времена я бы углублял гипнотическое состояние Мардж, вызывая ее возрастную регрессию, прося ее исследовать детские травмы – например, сексуальное насилие со стороны отца, – и заставил бы ее испытать и разрядить все сопутствующие чувства: страх, возбуждение, ярость, предательство.

Но за многие годы я понял, что задача терапевта не в том, чтобы втягивать пациента в совместные археологические раскопки. Если кому-то из пациентов это и помогает, то не из-за поиска пресловутого неверного шага (жизнь идет насмарку не из-за неверного шага – она идет вкривь и вкось из-за того, что неверным был весь путь). Нет, терапевт помогает пациенту не тем, что исследует прошлое, а своим любящим присутствием рядом с пациентом, своей заинтересованностью, надежностью и верой в то, что их совместная деятельность в конце концов принесет облегчение и исцеление. Драма возрастной регрессии и проигрывание сцены инцеста (или, в другом случае, любые терапевтические техники, интеллектуальные или направленные на достижение катарсиса) могут исцелять лишь потому, что дают возможность терапевту и пациенту вместе заниматься каким-то интересным делом, в то время как укрепляется и созревает реальная терапевтическая сила: их отношения.

Поэтому я посвятил себя тому, чтобы присутствовать и быть верным. Мы продолжали поглощать другую Мардж. Я размышлял вслух:

– Что бы она сказала в этой ситуации? Как бы она оделась, как двигалась? Попробуйте. Представьте, что вы – это она, на одну или две минуты, Мардж.

За прошедшие месяцы Мардж подросла за счет другой Мардж. Ее лицо округлилось, грудь налилась. Она лучше выглядела, лучше одевалась; она сидела прямо, носила кружевные чулки и делала мне замечания по поводу сносившихся ботинок.

Временами мне казалось, что наша работа напоминает каннибализм. Как будто мы поместили другую Мардж в банк психологических органов. Время от времени, когда было готово подходящее место, мы вынимали какую-то часть «Я» для пересадки. Мардж начала относиться ко мне как к равному, она задавала мне вопросы, флиртовала немного:

– Когда мы закончим, как вы будете без меня обходиться? Я уверена, вы будете скучать по моим маленьким ночным звонкам.

Впервые она начала задавать мне личные вопросы:

– Как вы решили посвятить себя этому делу? Вы когда-нибудь жалели об этом? Вам когда-нибудь бывает скучно? А со мной? Что вы делаете со своими проблемами?

Мардж усвоила смелость другой Мардж, чего я и добивался, и было важно, чтобы я открыто и с уважением реагировал на все ее вопросы. Я отвечал на каждый как можно более полно и искренне. Тронутая моими ответами, Мардж стала еще смелее, но мягче в своих разговорах со мной.

А как же другая Мардж? Интересно, что от нее теперь осталось? Пара туфель на шпильках? Манящий смелый взгляд, на который Мардж еще не решалась? Призрачная улыбка Чеширского кота? Где та актриса, которая с таким блеском играла Мардж? Я был уверен, что она ушла: то представление требовало огромной жизненной силы, а теперь мы с Мардж выпили из нее все соки. Хотя мы с Мардж продолжали работать многие месяцы спустя после появления «Я» и в конце концов перестали говорить о ней, я ее не забыл: она приходила мне на ум в самые неподходящие моменты.

Прежде чем мы начали терапию, я информировал Мардж, что смогу встречаться с ней не больше восемнадцати месяцев из-за предстоящего годичного отпуска. Теперь это время истекло, и работа заканчивалась. Мардж изменилась: паника появлялась только изредка. Полночные звонки стали делом далекого прошлого; она начала строить социальную жизнь, завела двух близких друзей. Она всегда была талантливым фотографом и теперь впервые за многие годы вновь взяла в руки фотоаппарат и снова наслаждалась этой формой творческого самовыражения.

Я был доволен нашей работой, но не обманывал себя мыслями о том, что ее терапия завершена, и не был особенно удивлен, когда при приближении нашей последней сессии возобновились старые симптомы. Она проводила все выходные в постели, впадала в состояние непрекращающегося плача, снова подумывала о самоубийстве. Сразу же после нашей последней встречи я получил от нее печальное письмо, в котором были такие строки: