Гробница Анубиса - Фредерик Неваль

Нервно дрогнувшей рукой я взял мобильник и поднес его к уху с такой опаской, будто он мог взорваться.

— Профессор Лафет? — раздался в трубке женственный, чувственный голос.

— Вы… это вы — Фантом? — тупо спросил я, слишком ошарашенный тем, что имею дело с женщиной.

В ответ я услышал звонкий, отнюдь не лишенный приятности смех.

— Прошу вас, зовите меня Кириеной, профессор. Вы сможете собрать вещи и покинуть этот дом до восьми часов утра?

— Извините? — Я икнул.

— Сформулирую свой вопрос иначе. Завтра вечером этот дом со всем своим содержимым превратится в груду золы. Вы с братом хотите жить?

— То есть как? О чем вы толкуете? — пробормотал я.

— В восемь подойдет машина, заберет вас и доставит в частный аэропорт, там вас будет ждать самолет, маршрут которого засекречен. Никто, даже Гелиос, не найдет вас там, куда я собираюсь вас доставить. Шофер автомобиля должен отзываться на имя Кириена. Если представится иначе, он не от меня. Приставьте ему пистолет между глаз и стреляйте. Вы хорошо поняли все, что я вам сказала, профессор? Алло! Профессор!

Итак, все начинается сызнова… Опять работодатель-призрак, ничего толком не объяснив, раздает директивы, по собственной прихоти куда-то меня отправляет…

— Почему я должен вам верить?

— В какой части дома вы сейчас находитесь?

— В саду, а что?

— Один момент. — Пауза. — Встаньте перед третьим окном, что на первом этаже, считая от гаража. Видите водосточную трубу, спускающуюся с крыши? Просуньте за нее руку и скажите, что вы там нащупали.

Недоверчиво пожав плечами, я подчинился и в метре от земли обнаружил прикрепленный к трубе грязный ящик. Он наверняка провел здесь несколько месяцев — настолько его поверхность была заплесневевшей.

— Что это такое?

— Взрывное устройство.

— Что?! — вскрикнул я.

— Там, в этом милом доме, подаренном вам вашим покровителем в благодарность за оказанные услуги, имеется еще двадцать одно такое. Они были установлены непосредственно перед тем, как вы туда въехали. Двадцать одно, если я не ошибаюсь, и на плане, который сейчас у меня перед глазами, ничего не пропущено. Если верить моим информаторам, Гелиос распорядился взорвать их завтра. Вы в самом деле намерены остаться и проверить, надежны ли мои источники? — (Меня распирало, я едва подавил желание разразиться потоком брани.) — Гелиос всегда предвидит худшее, в этом его сила. Вы сомневаетесь?

— Чего вы от меня хоти…

— Хватит разговоров, профессор. В настоящий момент нужно покинуть Францию и скрыться в безопасном убежище. Когда придет время, вы получите все объяснения, какие пожелаете. О! Чуть не забыла… Примите мои соболезнования по поводу кончины вашего отца.

Она повесила трубку, а я повернулся к своим соратникам. Состояние было такое, будто мне на голову только что обрушилась добрая половина небесного свода.

— В чем дело? Что с ним такое, с этим водостоком? — наседал Ганс, который тем временем успел спуститься к нам в сад.

Я посмотрел на часы. Нам оставалось максимум часа три.

Мы все, кроме Гиацинта, испытывали отвратительное ощущение, будто стали жертвами какого-то грубого, почти шутовского, но весьма крупномасштабного розыгрыша. Оказавшись на борту самолета, даже когда он тронулся с места, я все ждал, что сейчас он опишет полукруг и толпа журналистов кинется к нам навстречу из здания аэропорта, хохоча и размахивая плакатом с надписью: «Улыбнитесь! Вас снимают скрытой камерой!»

— Расслабьтесь, — сказал Гиацинт, принимая от стюардессы чашку кофе. — Я знавал ситуации куда похуже этой.

Мы недоверчиво покосились на него. Что до Ганса, парень был настолько выбит из колеи, что отверг фруктовую воду, притом великолепную, и даже одним глазком не взглянул на декольте предлагавшей напиток стюардессы.

— Вы что, так-таки совсем не знаете, куда мы летим? Никаких предположений? — в который раз спрашивал он.

— Нет, Ганс. Никаких.

— Меньше чем через час мы приземлимся на Мальте, месье, — любезно сообщила стюардесса. — Спросили бы меня, почему нет? — И с приятной улыбкой упорхнула.

— Значит, Мальта? Живописный уголок, — заметил Этти. — Я-то, признаться, опасался, что мы окажемся на Северном полюсе или в пустыне на краю земли.

— Гиацинт, послушайте… Как по-вашему, Гелиос вправду собирался взорвать дом?

Тот скривился:

— Ему случалось проделывать вещи и похуже. На моих глазах, да и на ваших тоже.

— Как прилетим, нужно позвонить Мадлен. Она, бедняга, небось в толк не возьмет, что с ней приключилось.

И верно: мы ее разбудили в шесть утра, наплели всяких ужасов об утечке газа и необходимости срочно уехать, чтобы не мешать спасателям обшаривать помещение. Мадлен жила в двух шагах от нас, и мы пустили в ход всю свою изобретательность, чтобы убедить ее пока побыть у себя.

Ссылаясь на то, что утром прибудут газовщики, мы заставили ее поклясться памятью покойного мужа, что ноги ее не будет в нашем доме.

Вдруг мой брат побледнел и резко выпрямился в своем кресле, я услышал его учащенное дыхание. И конечно, сразу всполошился:

— Этти, что с тобой? Этти!

— Какова дальность действия взрывного устройства, обнаруженного за водосточной трубой? — упавшим голосом спросил он, повернувшись к Гиацинту.

— Все зависит от того, как они расположены. Но если их установили с расчетом на то, что дом не обрушится, а взлетит на воздух, взрывная волна, конечно, сметет все вокруг на несколько десятков метров.

Брат судорожно вцепился в мое плечо:

— Морган! На каком расстоянии дом Мадлен?

На нас будто свинцовая плита рухнула. Гиацинт прыжком сорвался с кресла.

— Мадемуазель! — закричал он. — Мадемуазель, телефон! Скорее!

Стюардесса примчалась с мобильником, он вырвал его у нее из рук, но она сказала:

— Подождите, надо же код набрать. Ну вот, теперь давайте.

Он лихорадочно заколотил по кнопкам, набирая номер Мадлен.

Потом мы увидели, как он побледнел и закрыл глаза.

— Что?! — закричал я. — В чем дело?

Его лицо исказилось, и он протянул мне телефон.

«Абонент в настоящий момент недоступен… Абонент в настоящий момент недоступен… Абонент в настоящий момент…»

ВЫРАЖАЮ БЛАГОДАРНОСТЬ

моей матери Мишель Бидо, без веры и поддержки которой эта книга никогда не была бы написана.

Кристине Родригес Югерос, знающей, сколь многим я ей обязан.