С первого взгляда - Даниэла Стил

Когда они наконец заснули, была уже глубокая ночь. В Париже было около пяти дня, но что Жан-Шарлю до парижского времени! Проснулись они в десять утра, и, как только Жан-Шарль открыл глаза, он объявил, что умирает с голоду. Взглянул на свой турбийон и увидел, что в Париже время ужина. На этот раз Тимми поджарила ему стейк, потом они приняли душ и с великой неохотой оделись. Был такой же яркий весенний день, как и вчера, и они решили ехать в Малибу.

Выехали они уже за полдень, она медленно вела машину по Пасифис-Коуст-хайвей, а он любовался и ею, и пейзажем.

– Какая здесь красота, Тимми. И какая же ты красавица.

Никогда в жизни у Жан-Шарля не было такого сказочного дня, никогда в жизни он не был так счастлив. А когда увидел ее виллу на берегу, то ахнул от восхищения.

– Да это же просто чудо! – воскликнул он, оглядывая все вокруг. Ему нравилось все – и то, как Тимми декорировала виллу, ее белые и голубые тона, прекрасная открытая веранда, пляж, безбрежный океан. Они сразу спустились на пляж и пошли вдоль берега по щиколотку в воде, шли, пока не устали, потом повернули обратно и вернулись на виллу.

– Я мог бы жить здесь всегда, – мечтательно сказал Жан-Шарль.

– Как бы мне этого хотелось, – прошептала Тимми. У него в Париже своя налаженная жизнь, высокий статус всеми уважаемого врача и профессора, который он заслужил долгими годами труда, дети, которых он любит. А у Тимми здесь империя, которой она управляет. И оба знают, что если они хотят быть вместе, им придется продолжать трудиться так, как они трудятся сейчас, при малейшей возможности летать друг к другу, а все остальное время прозябать в тоске. Но, встретившись всего два раза, оба поняли, что как раз разлуки-то они и не вынесут. Жан-Шарль хотел быть с ней каждый день, вот так, как сейчас, а Тимми ни о чем другом и мечтать не могла, это было гораздо больше того, чего она ожидала.

Потом они долго лежали в шезлонгах на веранде, впитывали в себя солнце и разговаривали, разговаривали… Жан-Шарль ненадолго задремал – он все еще жил по парижскому времени, совсем в другом часовом поясе, а она лежала рядышком и караулила его сон – вольно раскинувшийся лев и его львица. Ей даже казалось, что он вот-вот замурлычет. Приближался вечер, становилось прохладно, и Тимми укрыла Жан-Шарля кашемировым пледом. Но вот солнце закатилось, и тогда она его разбудила; и они вместе вошли в дом и затопили в гостиной камин. А потом сели возле него и опять разговаривали. Тимми старалась избегать всех тем, которые могли быть связаны с их будущим, и уж тем более не спрашивала его, когда он уйдет от жены. Не хотела давить на него, пытаясь узнать, что он намерен делать и когда. Она доверяла ему совершенно. А вот о детях рассказать попросила.

– Жюли очень сдержанная девочка, даже, пожалуй, замкнутая. У нее прекрасный вкус. Она похожа на мать. И не так близка со мной, как мне бы хотелось. Она словно кошка – гуляет сама по себе, за всем внимательно наблюдает, все замечает. От ее взгляда ничто не укроется. Она очень близка с матерью и сестрой, но вот с Ксавье у нее такой дружбы нет. Он старше ее на шесть лет, и когда был маленький, терпеть не мог девчонок. Они вечно у него что-то брали, все ломали, любили играть в его комнате и устраивали там погром. А уж как дразнили, когда он приглашал к себе в гости девушек. И кончилось тем, что Ксавье вообще перестал приглашать девушек, и, наверное, правильно сделал… А Софи пятнадцать лет, и с ней очень легко. Мне кажется, она во многих отношениях еще совсем ребенок. Жюли гораздо более взрослая, любит красивую одежду, умеет хорошо выглядеть. А Софи иногда просто мальчишка-сорванец, а потом глядишь – нет, она женщина, истинная женщина, и столько в ней женских хитростей, уловок, словом, она вьет из меня веревки. Ксавье для нее – идеал мужчины, герой, а я всегда и во всем прав. Но с матерью они не ладят. Думаю, это возраст. Жюли в пятнадцать лет тоже не ладила с матерью. А сейчас они просто настоящие заговорщицы и плетут свои заговоры, в основном против меня.

Жан-Шарль улыбнулся. Было видно, как сильно он любит свою семью, какая близкая дружба у него с детьми. Тимми любила его за это только еще сильнее и жалела, что ей уже так много лет. Встреть они друг друга раньше, Тимми была бы счастлива родить ему ребенка, когда они наконец устроят свою совместную жизнь, она это вдруг с изумлением поняла, раньше ей ничего подобного в голову не приходило. И ночью, когда они лежали в постели, Тимми рассказала ему об этом. Жан-Шарль был взволнован и тронут до глубины души. Ему страстно хотелось, чтобы у них был ребенок.

Он долго смотрел на нее с нежностью, потом спросил:

– А это возможно?

Спросил осторожно и деликатно, но очень серьезно.

– Возможно, но вряд ли вероятно. Думаю, в моем возрасте это было бы не так-то легко. Даже уверена. – Тимми вдруг стало грустно оттого, что она так бездарно растратила впустую двенадцать лет своей жизни после смерти Марка. До встречи с Жан-Шарлем она никогда не думала, что можно родить еще одного ребенка. – Я иногда думала, что хорошо бы кого-нибудь усыновить. – Тимми рассказала ему о приюте Святой Цецилии, и он изумился тому, как много она для него делает, как искренне любит сирот, которым дает кров и семью. – Мне кажется, я потому никого так и не усыновила, что боялась еще раз слишком сильно полюбить, – объяснила Тимми не только Жан-Шарлю, но и самой себе. – Не только ребенка, но даже и мужчину. Насколько легче жить, когда держишься от всех на расстоянии.

– А сейчас? – спросил Жан-Шарль, обнимая ее. – Ты все еще боишься?

Тимми не сразу ответила, и он прижал ее к себе еще крепче.

– Нет, сейчас не боюсь. Когда я с тобой, я ничего не боюсь, – нежно прошептала она. – Боюсь только потерять тебя. Не хочу больше никогда терять тех, кого люблю.

– Никто этого не хочет.

И все же оба они знали, что многие легче смиряются с потерей любимых, чем Тимми, слишком уж много горя выпало на ее долю.

Они снова заговорили о его детях, говорили о его жизни, о ее жизни, обо всем на свете, говорили и не могли наговориться, а потом, как всегда, их охватила страсть, и, как всегда, потом они заснули, а проснувшись, снова устремились друг к другу… Их желание не иссякало, и когда в четыре утра он снова пожелал Тимми, она принялась подшучивать над ним. Сказала, что он ей солгал, ему не пятьдесят лет, а гораздо меньше. Мужчина в его возрасте не может так пылать страстью. Но он, как выяснилось, мог. Тимми смеялась и говорила, что он, конечно же, колдун, и Жан-Шарлю это было страшно приятно. Разжав наконец объятия, они вышли на веранду в купальных халатах, которые Тимми привезла из города, легли на шезлонгах и стали смотреть на звезды, держа друг друга за руку. Для Тимми это были минуты величайшего счастья, давно она ничего подобного не переживала, – а может быть, и вообще никогда не переживала.

Наконец они заснули в объятиях друг друга и на этот раз проспали почти до полудня. Тимми заварила для него чай и подала круассаны, а потом они пошли гулять по пляжу.

Тимми и Жан-Шарль прожили на вилле в Малибу четыре дня. Жан-Шарлю было здесь так хорошо, что он не хотел отсюда уезжать. В мире Тимми его окружали покой, любовь, умиротворенность, и это было чудо. Он словно спрятался в кокон, нигде и никогда в жизни ему не было так отрадно и уютно. И он чуть ли не с отвращением думал о том, что надо будет возвращаться в Бель-Эйр, хотя ему, конечно, хотелось познакомиться и с лос-анджелесской жизнью Тимми. А пока они ходили в ресторанчики, заглядывали в антикварные лавки, подолгу гуляли, пили капучино в ее любимой кофейне. Плавали в бассейне, часами нежились в теплой ванне, а по ночам в ее огромном мраморном джакузи. Большую часть времени они проводили в постели и в воде, точно младенцы в материнском лоне. Они и чувствовали себя близнецами, их души связывала пуповина любви.