Бедная мисс Финч - Уилки Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Вот мой долг относительно Нюджента, как я его понимаю.
Теперь вы знаете, на что я решился. Что я сделал, может быть передано в немногих словах. Я покинул Броундоун навсегда. Я удалился, чтобы жить или умереть (как Богу будет угодно) под тяжестью постигшего меня несчастья далеко от всех вас.
Может быть, по прошествии нескольких лет, когда у них будут уже подрастать дети, я решусь пожать руку моей сестры, руку возлюбленной женщины, которая могла быть моей женой. Это может случиться, если я останусь в живых. Если же я умру, никто из вас этого не узнает. Я не хочу, чтобы моя смерть бросила тень грусти на их счастье. Простите меня, забудьте и сохраните, как храню я, первую и благороднейшую из земных надежд — надежду на будущую неземную жизнь.
Оставляю на случай, если вам понадобится написать мне, адрес моих лондонских банкиров. Им будут даны инструкции. Если вы любите меня, если вы жалеете меня, не пытайтесь поколебать мое решение. Вы сможете расстроить меня, но разубедить — нет. Подождите писать, пока Нюджент не получит возможности объясниться и пока Луцилла не даст ему ответ.
Еще раз благодарю вас за доброту, с которой вы относились к моему малодушию и к моим ошибкам. Да благословит вас Бог. Прощайте.
ОСКАР".
О впечатлении, произведенном на меня первым чтением этого письма, я не скажу ничего. Даже теперь мне страшно воскресить в памяти то, что я выстрадала в эту ужасную ночь одна в своей комнате. Думаю, будет достаточно, если я передам в немногих словах, на что решилась.
Я приняла два решения: во-первых, отправиться в Лондон с первым поездом на следующее утро и отыскать Оскара через его банкиров, во-вторых, принять меры, чтобы помещать негодяю, погубившему счастье брата, войти во время моего отсутствия в приходский дом.
Единственным утешением в этот вечер была уверенность, что относительно этих двух пунктов я непоколебима. В сознании своей правоты я почерпнула силу извиниться перед Луциллой, не выдав своего горя, когда зашла к ней опять. Прежде чем лечь в постель, я удостоверилась, что Луцилла счастлива и спокойна, я договорилась с Гроссе не пускать и весь следующий день ни одного посетителя к его предрасположенной к раздражению пациентке, я сделала своим союзником против Нюджента самого досточтимого Финча. Я зашла вечером в его кабинет и рассказала ему все, что случилось, скрыв только одно обстоятельство — безрассудное намерение Оскара разделить свое состояние со своим бесчестным братом. Я умышленно оставила ректора в заблуждении относительно того, что Оскар возвратил свободу Луцилле, чтоб она могла принять предложение человека, промотавшего свое состояние и не имеющего ни копейки. Речь мистера Финча по этому поводу стоило запомнить, но я не приведу ее здесь из уважения к церкви.
На следующий день с утренним поездом я отправилась в Лондон.
В тот же день с вечерним поездом я вернулась в Димчорч, потерпев полную неудачу в том, что было целью моей поездки в столицу.
Оскар был в банке рано утром, снял несколько сот фунтов, сказал банкирам, что пришлет им со временем адрес, по которому они будут писать ему, и отправился на континент, не оставив мне никаких следов.
Я провела весь день, стараясь отыскать Оскара теми способами, которые обычно применяют в подобных случаях, и села на обратный поезд, колеблясь между отчаянием за Луциллу и гневом на близнецов. Под впечатлением неудачи я сердилась на Оскара не меньше, чем на Нюджента. От всего сердца проклинала я день, который принес их обоих в Димчорч.
По мере того как мы удалялись от Лондона, за окном замелькали леса и поля, я начала успокаиваться, мой ум начал приходить в нормальное состояние. Мало-помалу внезапное проявление твердости в поведении Оскара, как я ни осуждала его за этот поступок, начало производить на меня должное впечатление. Я теперь вспоминала с удивлением свою поверхностную оценку характеров близнецов.
Обдумав случившееся по дороге назад в экипаже, я пришла к заключению, имевшему большое влияние на мое поведение относительно Луциллы в будущем. Наша физическая организация имеет, как мне кажется, большее влияние на мнение других о нас (и на всю нашу жизнь), чем мы вообще полагаем. Человек, имеющий слишком чувствительные нервы, говорит и делает вещи, часто заставляющие нас думать о нем хуже, чем он заслуживает. Он имеет несчастье показываться всегда в своем худшем виде. С другой стороны, человек, одаренный крепкими нервами и вместе с тем физической силой и твердостью, выражающимися в его манерах, заставляет предполагать, что он действительно таков, каким кажется. Обладая хорошим здоровьем, он всегда в хорошем расположении духа, а будучи в хорошем расположении духа, подкупает в свою пользу, как приятный собеседник, людей, с которыми общается, хотя под его благородной внешностью может скрываться натура нравственно испорченная. В последнем из этих типов я представляла Нюджента, а первом — Оскара. Все, что было слабого и жалкого в характере Оскара, проявлялось у нас на глазах, заслоняя сильные и благородные стороны его характера. В этом нервном человеке, падавшем духом при малейших неприятностях во время жизни в нашем селении, было, однако, нечто скрытое, что оказалось достаточно сильным, чтобы вынести постигший его удар. Чем ближе приближался конец моего путешествия, тем сильнее я убеждалась, что только теперь начинаю ценить по достоинству характер Оскара. Под влиянием этого убеждения я начинала смотреть на будущее смелее. Я решила приложить все силы, чтобы Луцилла не лишилась этого человека, лучшие качества которого я оценила только тогда, когда он решил покинуть нас навсегда.
Когда я вошла в приходский дом, мне сказали, что мистер Финч хочет поговорить со мной. Мое беспокойство о Луцилле было так сильно, что я не решилась идти к ректору, не повидавшись с ней. Я послала сказать ректору, что приду к нему через несколько минут, и побежала наверх.
— Очень долго тянулся день, друг мой? — спросила я, поздоровавшись с Луциллой.
— Чудный был день, — отвечала она весело. — Гроссе водил меня гулять, пред тем как уехал в Лондон. Отгадайте, куда мы ходили?
Я содрогнулась от зловещего предчувствия. Я отодвинулась от Луциллы и взглянула на ее милое лицо, не только не любуясь им, — хуже, с крайним недовольством.
— Куда вы ходили? — спросила я.
— В Броундоун, конечно.
У меня вырвалось восклицание «Безбожный Гроссе!» (произнесенное сквозь зубы на моем родном языке). Сдержать его было выше моих сил. Я умерла бы, если бы промолчала, — в таком негодовании я была!
Луцилла засмеялась.
— Полноте! — сказала она. — Это моя вина. Я хотела непременно поговорить с Оскаром. Настояв на своем, я вела себя отлично. Я не просила снять повязку, я удовольствовалась только тем, что поговорила с Оскаром. Милый старик Гроссе — он совсем не так суров со мной, как вы и мой отец, — был все время с нами. Если бы вы знали, какую пользу мне это принесло. Не ворчите, милая моя. Позволение доктора оправдывает мою неосторожность. Я не буду просить вас завтра сопровождать меня в Броундоун. Оскар придет сам с ответным визитом.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!