Легкая корона - Алиса Бяльская

А потом наступила темнота.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы с Пален пришли на открытие выставки-перформанса «У нас есть секс», была совершенно голая модель, возлежавшая на постаменте в позе русалки. Приблизившись к стеклянному колпаку, отделявшему ее от публики, мы поняли, что она не совсем голая — телесного цвета бандаж прикрывал промежность, а длинные локоны спадали на грудь, закрывая соски. Но все равно зрелище было захватывающим. Некоторые мужчины разных возрастов, захваченные открывшимся зрелищем, начисто забыли о том, что на выставке есть картины и повсеместно происходят маленькие хеппенинги. Пален, кажется, тоже намертво приклеилась к стеклу и в онемении пялилась на русалку.

— Да пойдем уже, — я дернула ее за руку.

— Нет, ты видела? Она же голая, а все вокруг смотрят на нее. И у нее стоят соски, значит, она возбуждается от этого. Эксгибиционистка.

— Дикая ты женщина, Пален. Ну, эрегированные соски, ты их что, не видела никогда?

— Подожди, куда ты меня тащишь? Я хочу картины посмотреть, интересно же. Ой, посмотри, Бяш, посмотри!

Я схватила ее за плечо, развернула к себе и яростно зашептала ей в ухо:

— Я тебя сюда привела, чтобы ты мне помогала, а не вела себя как идиотка с мясокомбината. Хватит уже пялиться по сторонам. Мы идем искать Громова, а ты тут ваньку валяешь.

— Ты успокойся, Бяшик. Вон шампанское понесли. Молодой человек, дайте нам, пожалуйста. На, выпей, а то ты очень напряжена. Я тебя такой никогда не видела, ты меня пугаешь. — Она сунула мне бокал шампанского.

Я выпила шампанское залпом, потом, забрав у Пален ее бокал, опустошила и его. Я пришла посмотреть на Громова, он должен был читать свои эротические стихи, кроме того, предполагался небольшой акустический сейшен их с Кириллом группы. Для Громова приглашение выступить здесь, на открытии, было настоящим событием, и он основательно готовился к нему — то есть они с Кириллом пару раз собирались на репетиции и ужирались вхлам. Меня он официально так и не пригласил. То есть я, конечно, знала, когда, что и где, но он не позвонил, не позвал и вообще ничего не сказал. Мне казалось, что в последнее время он специально избегает меня, чтобы у нас не зашел разговор на эту тему. Я долго думала, идти или нет, и в результате, взяв для подкрепления Пален, решила пойти. Это знаковое событие, посмотреть на Громова съедется вся тусовка, а я буду дома сидеть непонятно почему?

Громов обнаружился на невысокой сцене в одном из маленьких зальчиков, из которых состояла галерея. Выступление еще не началось, и он активно общался со знакомыми. К нему постоянно подходили люди, он громко разговаривал, смеялся и отчаянно жестикулировал. Народу вокруг сцены набралось человек сто. Я-то думала, что там будут две калеки с половиной, кому охота слушать громовские завывания? Когда я подошла к Громову, он не обратил на меня никакого внимания — посмотрел куда-то поверх моей головы, рассеянно кивнул и быстро отвернулся, вступив в обмен приветствиями с вновь прибывшим гостем. Мне было стыдно. Пален смотрела на меня с сочувствием.

— Бяшик, пойдем отсюда, а? — ласково предложила она.

— Нет, раз уж пришли, давай посмотрим. И потом, что же, вот так и уйти, поджав хвост?

— Да ладно тебе. Ведь здесь все знают про вас, а он на тебя даже не смотрит. Зато посмотри, как лыбится вон той вобле.

Вобла оказалась высоченной сногсшибательной блондинкой с невероятно длинными ногами. Громов принес ей стул и усадил сбоку от сцены, а потом, как Хоттабыч, взмахнул длинными руками — и перед блондинкой откуда-то возникли тарелка с канапе и коктейль.

— Вот, специально для тебя припрятал, — сказал он ей. — А то тут буквально за секунды народ все уничтожил.

— Это, наверное, та самая модель, о которой он рассказывал.

— Да, я вижу, он ее тогда все-таки догнал, — сказала Пален, которой я, конечно, рассказала всю историю про «Конформиста» и громовскую охоту на манекенщицу. — Вот сука!

— Кто, она?

— Она тоже! Но я про твоего козла. Посмотри, слюни пускает, глаза бы мои на него не смотрели! И бывает же такое урыльство на свете! Только ты такое сокровище могла откопать. Все, пошли отсюда.

— Никуда я не пойду! Ты пришла меня поддержать, так поддерживай, а не действуй мне на нервы.

— Все, мать, не психуй, а то люди уже оглядываются. Улыбайся и получай удовольствие. Я могу пока пойти картины посмотреть?

— Нет, стой рядом.

Ко мне подходили знакомые, обменивались впечатлениями. Я пыталась отогнать от себя эту мысль, но мне казалось, что все смотрят на меня сочувственно. Но один человек был явно рад — в задних рядах я разглядела Шустова, который мне злорадно улыбнулся.

Громов начал декламировать стихи. Он выл, кричал, блеял, смеялся, размахивал руками, ломая свои длинные пальцы, и трясся всем телом, как шаман в состоянии транса.

— Он же совсем псих, — зашептала Пален. — Посмотри на его пальцы, они у него все вогнутые, видишь? Это клинический признак шизофрении.

Стыд за себя соединился во мне с чувством неловкости за него. Мне хотелось провалиться сквозь землю, только бы оказаться подальше отсюда. Меня так колбасило, что я не понимала смысла произносимых им слов, как будто он говорил не по-русски. Но народу нравилось. Они смеялись и аплодировали. От энтузиазма публики Громов входил в еще больший раж, трясся и орал так, что я думала, его хватит удар.

Потом Кирилл присоединился к нему с гитарой, и они начали исполнять песни из своего репертуара.

— Господи, он еще и поет? — опять вступила Пален. — В жизни не слышала более мерзкого голоса. Я думаю, даже его маме он не нравится.

— Его мама умерла.

— Царствие ей небесное, — Пален истово перекрестилась, — но, по крайней мере, ей теперь не надо его слушать.

Громов, продолжая выкрикивать, какой он крутой кролик и как он перетрахает всех и вся, опустился на колени перед манекенщицей и на чал снимать с ее ноги туфельку. Туфелька была размера 44-го, не меньше.

— Все, больше не могу, меня сейчас вырвет, — Пален схватила меня и потащила за собой. На этот раз я не сопротивлялась.

Уходя, мы увидели, что стеклянную витрину вокруг русалки убрали и вокруг ее постамента стоят ведра с краской. Хеппенинг заключался в том, что теперь все желающие могли принять участие в ее раскрашивании. Русалка перевернулась наконец с живота на спину, демонстрируя всем свои груди и торчащие соски. Автор проекта первым взялся за кисть. Вначале его примеру никто не последовал, все только стояли и смотрели, как он красит ей живот в синий цвет, но потом желающие хлынули потоком, так что кое-кому кистей не хватило. Но они не переживали — обмакивали в краску руки и ими мазали голое тело.

Находиться дома было тяжело. Отец разговаривал со мной сквозь зубы — он злился, что я бросила университет, болтаюсь неизвестно где и занимаюсь неизвестно чем. В прямую конфронтацию со мной он не вступал, зато настраивал против меня маму, которая устраивала мне длиннющие пролечки, неизбежно заканчивающиеся слезами. Времена, когда она смеялась моим прикидам и сама что-нибудь этакое предлагала, когда мы с ней сидели на кухне за чаем, вместе слушали «Аквариум» и «Кино» и болтали о роке, давно прошли. Она постоянно пилила меня за поздние возвращения и принюхивалась, не пахнет ли от меня алкоголем.