Подари мне любовь - Джоанна Линдсей

– Я говорила не о допросе. Селит имеет в виду порку.

– Но я при этом не присутствовала! - воскликнула Эрика. - Будь я там, ничего бы не произошло! Не сломай мой племянник руку, я сумела бы остановить палача! Меня позвали к ребенку, и я увидела Селига, лишь когда у ворот Гронвуда появилась ты.

– Да, то же самое утверждает и твой брат, но думаешь, я поверю вам, а не Селигу? Если ты говоришь, что все было по-другому, объясни это мужу, но не пытайся убедить меня…

– Зачем? - перебила Эрика, окончательно выйдя из себя. - Он не верит ни одному моему слову и, по правде говоря, не больше, чем я доверяю ему, мои доводы все равно ни к чему не приведут. Но спасибо за то, что раскрыла мне глаза. Не знала, что я столь…, мстительна, - с обжигающим презрением добавила Эрика.

Сказав больше, чем намеревалась, она вернулась в зал, оставив Кристен в раздражении и раздумьях.

"Один из них лжет, и, конечно, это скорее Эрика. Но, проклятие ее глазам, как может она казаться столь убедительной…, и невинной?"

Кристен, скорее всего, выбросила бы из головы тревожные мысли, не явись к ней на следующий день Селю с жалобами на жену. Очевидно, Эрика, ничего не сказавшая ему о разговоре с ней, по-прежнему кипела гневом, излившимся на голову ни в чем не повинного и ничего не подозревающего Селига.

Вылетев из комнаты, где в течение часа не смог добиться ни слова от разъяренной жены, Селиг едва не столкнулся с Кристен в коридоре и в полном недоумении спросил:

– Как может она так долго таить злость на ничтожную обиду, когда сама поступила со мной куда хуже, а я уже успел ей все простить?!

– Ты сказал ей это? - поинтересовалась Кристен.

– Что?

– Что простил ее.

– Я показал ей, - раздраженно бросил Селиг, - попросил все начать заново! Неужели еще стоит тратить слова, давать клятвы, которые, по всей вероятности, будут отвергнуты?! Эрика ненавидит меня! И ей совершенно все равно, что во мне не осталось ненависти.

– Когда это произошло?

– Что?

– Когда твои чувства к ней изменились? Селит, следуя за сестрой по коридору, небрежно взмахнул рукой:

– Какое это имеет значение?

Кристен, тяжело вздохнув, повела его прямо к бочонкам с элем и, налив две полные кружки, усадила брата за ближайший стол.

– Ну-ка рассказывай!

Выражение лица Селига стало холодно-упрямым:

– Ну что тут говорить? Она не желает мне и слова сказать!

Кристен не смогла сдержать улыбку:

– Некоторые мужья посчитали бы это великим достоинством.

– Оставь свои шуточки для другого времени, Крис. У меня не такое настроение!

– Ясно. Не могу только понять, почему муж и жена не могут спокойно поделиться друг с другом тем, что считают самым главным, а избирают для этого других людей.

И тут Кристен заметила, как Эрика, спустившись по лестнице, направилась к ним, и, вместо того чтобы предупредить Селига, довольно громко сказала:

– Если хочешь знать, она утверждает, что ни разу не рассмеялась в твоем присутствии, пока ты был в Гронвуде.

– Я, не осуждаю Эрику за ложь, - фыркнул Селиг. - Она женщина, а какая женщина признается в собственном постыдном поведении?

Услышав это, Эрика остановилась, но Кристен, слишком разозленная замечанием брата, и не подумала замолчать:

– Ты считаешь нормальным, что Эрика не желает говорить с тобой об этом? Однако именно ее смех взбесил тебя и заставил желать мести. Поэтому лучше расскажи еще раз обо всем, что помнишь.

Селиг угрюмо насупился:

– Я пытаюсь забыть это. Но все время вспоминаю, как она утверждает, будто я оскорбил ее, когда на самом деле все это вовсе не было оскорблением. Я не хотел ее обидеть. Мне была нужна помощь. Как бы я хотел, Крис, чтобы ты была там. Но на твоем месте оказалась она. Моя голова болела. Перед глазами все плыло. Не было никакой возможности думать связно. Я то понимал, кто она и почему велела приковать меня к стене, то терял сознание. И всего-навсего сказал, что мне нужно лечь в постель, в ее постель, если она согласна. Я вовсе никого не оскорблял. Женщины всегда ожидали от меня именно этого, и я просто предложил ей то же, что и всем. Больше мне тогда было нечего предложить.

Кристен не думала увидеть потрясенное лицо невестки, не ожидала, что та повернется и выбежит из зала, словно стропила вот-вот на нее обрушатся. Сейчас Кристен презирала себя за то, что сыграла с ними такую шутку, хотя всей душой стремилась положить конец их недоразумениям, лжи и горечи, независимо от того, кто был виноват во всем.

Эрика выбежала бы из ворот и покинула Уиндхерст навсегда, но в этот момент начали прибывать придворные и люди короля и в проходе толпилось слишком много народа. Эрика поспешно отодвинулась к стене, подальше от всадников и слуг, и, прислонившись к холодному камню, закрыла глаза, пытаясь справиться с охватившим ее отчаянием.

Слезы застилали ей глаза, и она сдерживала их из последних сил. Угрызения совести вновь вернулись и, словно хищные звери, терзали душу.

Так он не оскорбил ее…, просто пытался заплатить за помощь. Неужели Селиг действительно мог использовать собственное тело вместо монет? И женщины научили его этому? О сладчайшая Фрейя, все это было лишь ошибкой, и Селиг говорил в бреду, горячке… Почему она этого не поняла? Почему не могла помочь Селигу, вместо того чтобы выйти из себя и ранить его еще больше? Но почему Селиг считает, что Эрика смеялась над его страданиями? Он ведь искренне так думает? Она припомнила его слова; “Я сделаю так, чтобы ты больше никогда не смеялась”.

В то время она не знала, что хотел этим сказать Селиг, но теперь поняла. Может, во всем виновата горячка и Селит по-прежнему считает ее и в самом деле способной на подобную жестокость? Он назвал ее бессердечной и верил этому. Так как же он мог прикасаться к ней, сжимать в объятиях?! И как убедить его, что это не правда, что такого просто не могло быть?

Повелительный голос вырвал Эрику из невеселых размышлений.

– Кто этот кельт рядом с королем Алфредом? Вид у мужчины был надменным. Он, по всей видимости, был одним из придворных короля, а рядом стояли еще двое, ожидая ответа. И теперь двор был так заполнен людьми, лошадьми и багажными телегами, что пришлось подняться на цыпочки, чтобы разглядеть, о ком спрашивает незнакомец. Правда, следовало бы догадаться по слову “кельт”.

– Мой муж, Селиг Благословенный, и он только наполовину кельт, а на другую - чистокровный викинг.

– Вы оба датчане? - бросил придворный с таким отвращением, словно это было гнуснейшим оскорблением. Но Эрика слишком расстроилась, чтобы обратить на это внимание.

– Он норвежец, - объявила она, отходя от стены. - Я единственная датчанка здесь.