Дом на перекрестке. Под небом четырех миров - Милена Завойчинская

– Ничего. Просто пройди и познай себя.

– Викуся, не дрейфь, – бодро окликнул меня Филя, развалившись на диване. – Дерзай, а мы подождем.

– Ну да, не дрейфь… – Я осторожно потрогала ногой начало моста. – Я же провалюсь сквозь него. А лететь… – Задрав голову вверх, я оглядела высшую точку, которую было видно отсюда. – А лететь до земли я буду долго.

– Вика, вспоминай: видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий!

– Филь, ты смотришь слишком много фильмов. – Я усмехнулась. – Ладно! Пошла! – И, зажмурившись, я сделал первые два шага.

Поверхность моста немного пружинила, но ноги никуда не проваливались, и, сделав по инерции еще два шага, я рискнула открыть глаза. Широкое разноцветное полотно под ногами уходило вверх, и мне не оставалось ничего иного, кроме как идти, чтобы «познать себя».

Первые пять минут, пока я шла в горку, ничего не происходило. И я, расслабившись, отдалась этому удивительному приключению. Черт! Не каждый может похвастаться, что ногами ходил по радуге. Эти кроссовки, что на мне сейчас, потом можно ставить в стеклянную витрину и вешать табличку: «В них ходила по радуге фея Вика». Я хихикнула от этой мысли и тут же споткнулась, потому что картинка вокруг меня резко изменилась.

Над детской кроваткой склонились несколько взрослых людей. Мои мама с папой, только совсем молодые, бабушки и дедушки с обеих сторон, и в изголовье – прабабушка Лиза. Такой я ее не помнила, только видела на фотографиях.

– И как же мы назовем ее? – спросил деда Костя, отец папы.

– Вика! Виктория! – донесся голос прабабушки. – Ей многое предстоит с таким-то даром, так пусть имя ей помогает. Она будет сильной и смелой девочкой, наша Виктория.

– Вика? – спросила моя молодая мама. – Сереж, ты не против? – Она глянула на моего такого же молодого папу.

– Нет. – Папа улыбнулся младенцу, лежащему в кроватке. – Пусть будет Виктория Сергеевна Лисовская.

Картинка исчезла, и я прошла еще несколько шагов по Радужному мосту, улыбаясь увиденному только что отрывку из своего младенчества.

И вновь неожиданное марево перед глазами.

Сероглазая девочка лет четырех с распущенными каштановыми волосами прыгает и хлопает в ладошки. А за ее спиной – два розовых крылышка, расшитые бисером и пайетками.[13]

– Я – фея! Я – фея! – приговаривает девочка, улыбаясь во весь рот.

И снова я улыбнулась своей детской игре и таким любимым крылышкам феи, сделанным прабабушкой Лизой.

Картинка вновь исчезла, и я прошла следующие несколько шагов.

Снова марево и новое изображение.

Передо мной была та Вика, какой я была в пять лет. Я помню это темно-зеленое трикотажное платье в белых комариках с юбкой солнце-клеш. Смешная худая девчонка с длинными волосами, собранными в хвост на затылке, челка, закрывающая лоб – в то время я носила ровно подстриженную челку до бровей, – и горящие любопытством глаза.

Я, точнее она, та Вика из детства, сидела перед большим трюмо, стоящим в комнате у прабабушки Лизы. На чистой от косметики и шкатулочек поверхности трюмо горели две свечи в высоких подсвечниках и стояло блюдечко с ее обручальным кольцом – толстым, из красного золота. После смерти прадедушки бабуся его не носила, а хранила в шкатулке, это я помню.

– Баблиза, – позвала та Вика детским звонким голоском, – а я точно увижу его?

– Точно, Вика. – За моей, точнее, ее спиной появилась прабабушка. Такая, какой я ее помню до сих пор. И у меня нынешней, замершей на мосту, защипало в глазах и носу. – Только поверь – и увидишь.

– Баблиз, а что нужно делать, повтори еще раз? – Девочка Вика подергала себя за мочку уха и смешно нахмурила бровки.

– Смотри в зеркало, но не на себя, а словно вдаль, через зеркальную поверхность. Помнишь, как я тебя учила? – Девочка кивнула. – И мысленно зови.

– А как звать-то? – Маленькая Вика подпрыгнула от нетерпения на пуфике. – Я же не знаю, как его будут звать.

– Вика-а, ну соберись же! Мы с тобой столько тренировались. – Отражение прабабушки улыбнулось. – Вспоминай, как нужно звать?

– Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный! – Девчушка рассмеялась и показала своему отражению язык.

Я нынешняя тоже невольно хихикнула. Неужели я была такая смешная в детстве?

– Все верно, милая. Давай, пришло время. Ищи своего суженого, предназначенного судьбой, я буду сидеть вон там, в сторонке. – Отражение прабабушки махнуло в сторону кресла, которое, как я знала, стоит у окна – просто не отражается в зеркале. – Можешь загадывать, каким ты хочешь видеть своего спутника жизни. Кто знает, может, судьба и пойдет навстречу юной фее, которая только пытается чаровать.

– Да-а? – Малышка снова нахмурилась и потерла кончик носа указательным пальцем. – Тогда… Пусть он будет умный, добрый, честный, отважный, сильный и хорошо дерется – вдруг меня придется защищать от Витька из соседнего подъезда, чтобы конфеты не отнимал? А еще красивый. Да. И высокий! И волосы пусть будут светлые, чтобы от меня отличался.

Со стороны кресла, куда ушла прабабушка Лиза, раздался смешок, но девочка Вика была слишком поглощена своим делом и не услышала.

– А еще пусть он любит меня сильно-сильно! Чтобы как в сказке! Одна любовь на всю жизнь! – Девочка хихикнула.

На столике перед зеркалом дрогнуло пламя свечей, и девочка, вмиг посерьезнев, жадно уставилась в зеркало. И я нынешняя тоже стала вглядываться.

Странно, я совсем не помнила этого нашего гадания на суженого-ряженого. Бабуся умерла, кажется, месяца через два или три после этого события, и, вероятно, тот стресс затмил многие вещи. А потом они и вовсе позабылись. Уж не знаю, почему, но в моей памяти не осталось даже легких намеков на это событие. И так удивительно было сейчас, спустя двадцать лет, видеть это и вспоминать. У меня сжалось сердце. Я ведь так любила мою удивительную прабабушку.

Какое-то время в зеркале не отражалось ничего, кроме маленькой Вики и огоньков свечей, а потом по зеркальной поверхности словно рябь прошла и появилась картинка.

На поляне среди леса стояли двое молодых мужчин, даже скорее парней, с распущенными очень светлыми волосами, одетые в длинные плащи. Один из них, невероятно красивый, с огромными, чуть раскосыми глазами, держал под уздцы двух лошадей с притороченными к седлам сумками и луками, а второй стоял спиной и, козырьком приложив руку к глазам, куда-то смотрел.

Тот, что держал лошадей, что-то сказал – звука зеркало не передавало, – и второй парень, повернувшись, ответил, затем развязал плащ, снял его и перебросил через седло. А мы обе – и я нынешняя, и Вика-девочка – застыли, вглядываясь в изображение.