Райский сад дьявола - Георгий Вайнер

— Пешком? На «джопе»? — уточнил я. Любчик, легкий, гибкий, разбежался по комнате и мягко вспрыгнул Киту на спину, выглянул из-за его плеча:

— На осляти, как Христос в земле Гефсиманской…

Кит слегка повел плечами и стряхнул тощего Любчика на пол, как былинку. Усмехался — ему нравилась бойкость другана и напарника. Любчик тяжело вздохнул:

— И вот с таким субъектом мне надо работать! При этом он всегда делает вид, будто он не со мной…

— Естественно… — трагически опустил усы Кит. — С тобой на людях появляться вместе боязно… Принимают за ненормального…

— Кит, ты что думаешь обо всем этом? — спросил я его. — Есть шансы?

Кит долго раздумчиво молчал, достал из кармана сухарь, пожевал, потом изрек:

— Трудно сказать… Я помню, со мной в одном классе учились два парня, у них папаня был из высланных немцев, учитель, чокнутый… Назвал пацанов Шекспир и Шиллер. Ну, мы их, конечно, звали Шека и Шило. Так вот… — Он замолчал.

— Ну! Ну! Рожай! — подогнал я его.

Любчик опять возник:

— Командир Ордынцев, не перебивайте его. Он не мастер экспромта, он работает на вечность…

Кит посмотрел на него, вздохнул:

— Да ну тебя, все равно не поймешь, что к чему… Думаю, командир Ордынцев, возьмем мы их. Нужно будет только, чтоб нас поддержал Костя, — кивнул он на К.К.К.

— Давайте, жду результатов. Подсуетитесь, ребята… Этот крысеныш нам сильно нужен…

Гордон почему-то спросил:

— Слушайте, Любчик, а чем вы занимались до милиции?

— Я? Я? — удивился Любчик и пожал плечами. — Я родился в милиции…

— Метафора? — иронически переспросил Марк Александрович. — Мечта? Образ?

— Какая, к хренам, метафора? — завопил Любчик и полез в карман за паспортом. — Буквально! Глядите — «Станция Раздольная, Линейный отдел милиции». Поезд застрял в заносах, а маманя некстати разродилась до срока… Если по справедливости, мне выслуга со дня рождения полагается…

— Надеюсь! — обрадовался за товарища Кит. — Через год-два тебя кинут на пенсию, и я от тебя вздохну наконец…

Вызов директора ФБР Ленарда Фрилэнда был для Полка совершенной неожиданностью. Он не сомневался, что его меморандум о русской преступности, так некстати отправленный накануне взрыва в Оклахоме, сейчас опустится на самое дно бюрократической бездны.

Закономерности полицейской активности неизменны и зависят от политического спроса сию секунду. Вообще-то деятельность ФБР осуществляется в двух направлениях — треть ресурсов направляется на внутриполитический сыск и контрразведывательную деятельность, а все остальные силы — против криминалитета в федеральном масштабе.

Но события в Оклахоме переключат сейчас все внимание начальства именно на контрразведывательные мероприятия, и Полк не рассчитывал услышать отклик на свой рапорт в ближайшие месяцы. Однако его разыскал дежурный по городскому управлению и велел срочно отзвонить секретарю шефа ФБР Дженингсу. Полк набрал прямой номер, и этот приторно-вежливый проныра попросил приехать завтра в штаб-квартиру в Вашингтоне к десяти часам вечера.

— Вам это будет не поздно? — любезно-издевательски спросил он.

Полк совершенно серьезно заверил:

— Да что вы, Дженингс, я в это время только просыпаюсь! Закончил сиесту, плавно поужинал и приступаю к наслаждению жизнью. Мне будет совершенно необременительно заскочить к вам в десять…

— Буду очень обязан, — сказал секретарь, дармоед этакий, и дал отбой.

Полку очень хотелось спросить, с чем связан вызов к шефу — расследование по Оклахоме или дела с русскими гангстерами? Но спрашивать не стал — эта лощеная собака Дженингс наверняка знает, но не скажет ни за что. Секретари — народ величаво-таинственный. Их холуйская работа оплачивается привилегией околоначальственных секретов.

В штаб-квартире ФБР царили суета, неразбериха, особая нервозность, которую создают люди, не причастные к делу, но страстно демонстрирующие свою незаменимость.

Полк приехал из аэропорта Далласа на такси, и впервые за годы службы его сопровождал охранник от самой внешней вахты до кабинета директора. По-видимому, это называлось повышением мер безопасности. В приемной тоже сидел наряд — здоровые ломовики, бессмысленно грозные силачи, которых оперативники называют «гуны».

— Мистер Полк? — осведомился Дженингс, как будто видел Полка впервые.

Секретарь изо всех сил строил загнанный, затравленный вид человека, надрывающегося на работе. Совершенно зримо бремя мира лежало на этих узких плечиках канцелярского рейнджера. Полк так же серьезно показал свое удостоверение.

— Старший специальный агент бюро Стивен Полк прибыл…

— Да-да, я знаю, — кивнул разочарованно Дженингс, словно ждал кого-то совсем другого. — Посидите минуту. Директор заканчивает разговор по телефону…

Полку доводилось несколько раз бывать в кабинете директора ФБР, обставленном старой, чуть кокетливой чиппендейловской мебелью. По молчаливому уговору всех обитавших здесь директоров в этой не очень просторной комнате ничего и никогда не менялось — как дань уважения и памяти Эдгару Гуверу, просидевшему здесь чуть меньше полувека. Рекорд, который никому из министров любой страны не удастся перекрыть никогда.

Гувер придумал, построил и запустил навсегда эту огромную и грозную машину — Федеральное бюро расследований. Мудрый и злой сатрап, он управлял этим загадочным механизмом жестко и эффективно, оставив после себя в памяти федов массу заповедей, которые за последние два десятилетия достаточно мало обесценились.

«Джи-мэна — агента ФБР — можно убить, но нельзя подкупить». Этот постулат Гувера передавался из поколения в поколение.

Он ненавидел женщин, со скрипом соглашался на их использование на вспомогательных технических должностях, злобно повторяя: «С оперативным сыском женщина может справиться только в постели».

Любители кофе предупреждались: «Если вы хотите пить кофе на работе, немедленно увольняйтесь, и я дам вам список мест, где вы получите хороший кофе».

«Сегодня ты куришь в кабинете, завтра здесь будет наркопритон», — стращал он подчиненных.

«Джи-мэн, который до двадцати лет ни с кем не дружил, — не имеет сердца, а джи-мэн, поддерживающий дружбу после двадцати, не имеет головы», — наставлял он штат.

«Я не собираюсь запрещать вам жениться и плодиться, — добро предупреждал Гувер. — Но тот, кто живет один — живет дольше».

«Автомат более послушен феду с чистыми выхоленными руками с маникюром, чем заскорузлой лапе с цыпками и грязными ногтями».

Принцип работы Гувера был прост — тотальный режим жесткой конспирации. Все телефонные номера сотрудников держались в секрете, в служебной переписке не указывались должности. Номера домашних телефонов не приводились в справочниках, доступных всем, автомобили регистрировались на вымышленные фамилии.