Танцы с медведями - Майкл Суэнвик

— А! Ты про Государственный Алмазный Фонд!

— Звучит многообещающе. Поведай мне о нем.

— Неужто ты никогда не слышал об Алмазном Фонде!

— С момента прибытия в Москву, я большую часть времени провел под землей, — напомнил Даргер. — Просвети меня.

— Ладно. Он находится в Оружейной палате Кремля. Я однажды чуть не попал туда на экскурсию. Здоровенный козел в мундире начал свою говорильню прежде, чем заметил, насколько я оборван, и вышвырнул меня вон. Погоди-ка… — Кирилл скривился в мысленном усилии. — Вот!.. «Алмазный Фонд является древнейшим хранилищем всех величайших сокровищ России, помещенных в Оружейную палату, много веков назад. В нем содержатся ограненные драгоценные камни всевозможных цветов и видов, включая алмаз „Шах“ и сапфир весом более двухсот шестидесяти карат. Именно здесь можно увидеть золотые слитки, например Золотой Треугольник весом почти тридцать шесть килограммов, а также мириады предметов неисчислимой художественной и исторической ценности, начиная с шапки Мономаха, одного из древнейших символов…» И тут он меня засек. Ну, как?

— Я впечатлен. Ты являешься кладезем скрытых возможностей. Память, подобная твоей, есть дар, который надо ценить и беречь. Что до самого Алмазного Фонда, ты меня практически уломал.

— Ага, только если мы хотим стырить что-нибудь из добра, нам надо придумать, как пробраться мимо психов снаружи. А потом нам придется либо перелезть через Кремлевскую стену — что, на мой взгляд, маловероятно — либо уболтать стражников пропустить нас. У тебя такое точно получится, но меня вместе с тобой никуда не пустят. И нам еще нужно будет выносить золото и камешки обратно тем же путем, которым мы пришли. По-моему, трудноватая задача.

— Не бывает сложных задач, Кирилл. Только маленькие амбиции. Давай… — Даргер на миг замолчал. — О, нет. Вспомнил! Существует более великое сокровище, которое мы можем захватить, и будем преступниками, если не сделаем этого.

— О чем ты?.. — удивился Кирилл и поник. — Ты что, опять за свое? Тебе покоя не дают проклятущие книги?

— Я говорю о сокровище веков, величайших и мудрейших словах и мыслях, когда-либо доверенных бумаге. Или в иных случаях пергаменту и даже папирусу. Кирилл, драгоценные камни — банальные красивые безделушки, которыми мы утешаем себя на, хочется верить, длинном пути к смерти. Но книги — а я подразумеваю как раз гениальные произведения — могут быть отличной наживкой. К примеру, прежде неизвестная пьеса Еврипида имеет очень хорошую коммерческую ценность. Знаю, звучит неправдоподобно, но я не лгу.

Речь Даргера явно не вдохновила Кирилла. Он шагнул к двери и замер в проеме, уставившись наружу.

— У меня для тебя плохие новости. — Он указал в темноту. — Смотри.

Из входа на лестницу, ведущую к причалам «Пушкинской», вырвалось пламя.

— Боже правый! — Даргер оказался рядом с Кириллом. Он стиснул плечо паренька. — Это лишь усиливает для нас необходимость вернуться за утраченной библиотекой. Мы должны спасти книги!

— Как же! Половина чертова Нижнего Города наверняка горит.

— Пламя не имеет значения. Великие ставки порой требуют великого риска. Я не стану просить тебя пойти со мной, Кирилл, ибо не хочу подвергать тебя опасности. А что до меня, то я могу только повторить за блестящим, хоть и вспыльчивым немецким монахом, Мартином Лютером: «Ich kann nicht anders», что в переводе означает «я не могу иначе». Я…

— Ладно, — брюзгливо перебил его Кирилл. — Я не собирался тебе этого говорить, но есть потайной путь в библиотеку.

— Что?!

— В самой библиотеке, на самом верху есть маленькая дверка. А за ней — особый секретный ход. Я случайно нашел его. Разок я по нему прошел, меня едва не сцапали, и больше я туда не совался.

— А куда он ведет?

— Прямо в Тайницкую башню, — ответил Кирилл. — Она в Кремле.

Когда они покинули бар, площадь пустовала. Кирилл прихватил с собой бутылку алкоголя, «просто на случай, если нам придется с кем-нибудь подружиться», как он объяснил и сунул емкость под мышку. Даргер, принципиально не любивший занимать руки чем-либо, кроме трости, аккуратно прикрыл дверь кабачка.

С Красной площади, примерно в паре километров от них, доносился неумолчный и странно настойчивый гомон.

— Слушай! — шепнул Даргер.

— Паршивый звук.

— Напротив. Это голос возможности.

Карета у баронессы была открытая, запряженная тройкой, и пассажиры могли легко увидеть все своими глазами. Сидевший на козлах сервиль умело управлял лошадьми, и экипаж неумолимо приближался к голове процессии. Царь Ленин отметил, что карета представляет собой весьма удобный постамент и может быть использована в качестве трибуны, а затем легко запрыгнул внутрь. Баронесса Лукойл-Газпром вежливо подвинулась и, постучав сервиля по плечу, приказала:

— Слезай. Побежишь у заднего колеса.

С грацией, присущей лишь представителям старинных знатных родов, она забралась на кучерское сиденье и взяла вожжи. Баронесса щелкнула языком, и тройка тронулась вперед.

Царь Ленин взглянул на Довеска и Ирину.

— У вас должны быть красные платки. — Он достал две тряпицы из кармана, и они послушно повязали их себе на шеи.

Сидя рядом с легендарным вождем из отдаленного прошлого России и понимая, что подобной возможности может никогда не представиться, Довесок решился:

— Умоляю, скажите мне, сударь… и вам нет нужды отвечать на вопрос, если не хотите… вы вправду царь Ленин?

— Нет, — ответил его спутник. — Я даже не человек. Но толпа верит, что я Ленин, и этого достаточно. Знайте, что через несколько часов вся Москва будет моя, а вскоре я завладею Московией. Тогда я начну такую войну, какой еще не видели, даже во время эксцессов Доутопической эпохи. Мои армии уничтожат целые народы и сократят человечество до крохотной доли. Нынешнее, несносное количество смертных и так никому не приносит пользы.

— Простите?

— Нет вам прощения, ибо вы повинны в первом и величайшем грехе — вы существуете. Всякая жизнь отвратительна Биологическая еще хуже. А разумная биологическая жизнь и вовсе непростительна.

Довеску с трудом удалось скрыть потрясение.

— Вы замечательно искренни, сударь, — выдавил он.

Глаза царя блестели сталью.

— Нет причин вести себя иначе. Если вы повторите мои слова, никто вам не поверит. В любом случае я уверен, что вы умрете в течение недели.

— То есть вы собираетесь убить меня, сударь?

— Если никто не опередит меня в исполнении данной услуги, тогда да, конечно. Впрочем, мы вступаем в смутный период. Сегодня будут мятежи, каких Москва не видела. Вероятно, мне даже не придется марать руки.

— Я лишаюсь дара речи.

— Тогда советую вам воздержаться от досужих реплик.