Альтернативная линия времени - Аннали Ньюиц

–Помнишь, я рассказывала вам, что встретила того «комстокера» на концерте в1992году? Так вот… На самом деле, находясь там, я сделала кое-что еще.

–Ты осуществила редактирование?

–Нет. Я хочу сказать, да… Но это случилось позже. На том концерте была я – молодая, и после того, как я ее увидела, ничего страшного не произошло. Поэтому… Я снова вернулась вверх по течению. Один раз из Флин-Флона, затем, пару дней назад ночью, из древнего Ракму. Я кое-что подправила в своем прошлом.

–Тесс…– Я почувствовала, что Анита с большим трудом удержалась от того, чтобы высказать мне все, что хотела.

–Знаю. Это было глупо. Но мне показалось… Даже не знаю. Я надеялась, что все будет хорошо. Но нет. И вот сейчас мне просто жутко плохо. Мне очень-очень больно.

–Твою мать! Ты должна рассказать мне все.

Я обхватила голову руками. Всю свою взрослую жизнь я отчаянно хотела осуществить какое-нибудь значительное редактирование и мечтала о том, чтобы спасти Бет. И вот теперь я понимала, что обе эти цели были частью одной и той же фантазии. В юности я втянула Бет в нечто страшное, жуткое. Но один раз я ей помогла – когда она сделала аборт. Быть может, все это время я старалась сквозь годы донести до Бет свой подарок. Если наше редактирование Комстока закрепится, больше никогда не будет девушки-подростка, доведенной до отчаяния законами, превратившими ее тело в судьбу, которую она не может изменить.

Посмотрев на Аниту, ждущую, когда я изолью ей свою душу, я решила перестать лгать себе. Под современной политической риторикой и академическими теориями истории во мне жила древняя надежда, неотличимая от спиритизма. Если мое редактирование закрепится, быть может, все то хорошее, что я сделала, перевесит злое.

Ирвин, Верхняя Калифорния…

Лос-Анджелес, Верхняя Калифорния (1993год н.э.)

Я стояла перед двустворчатыми дверями нашего дома, которые на самом деле были простой дверью, отделанной так, чтобы создать иллюзию, будто мы живем во дворце, а не в обычном кондоминиуме. Светила полная луна, и вокнах не горел свет. Я поежилась. Было два часа ночи, и уменя из головы не выходили слова Тесс о том, что мой отец «психически болен». Не сумасшедший, не психопат, не спятил. Использование научного термина сделало это реальностью. Это также означало, что Лиззи видела то, чего кроме нее не видел никто. Она понимала, что у меня семья не нормальная.

Как можно тише я отперла дверь, сняла сандалии и втемноте прокралась на второй этаж. Дверь в спальню родителей была закрыта, и ябеспрепятственно добралась до своей комнаты. Внезапно меня охватила такая усталость, что я не раздеваясь забралась под одеяло и тотчас же заснула.

Утром на следующий день в доме царила та же самая пугающая тишина, что и ночью. Натянув джинсы и кроссовки, я спустилась вниз, напряженная, готовая к бою. Однако отец уже уехал в мастерскую, а мать разговаривала по телефону, обсуждая предстоящие выборы совета попечителей школ округа Орандж. Она лишь на секунду оторвалась от блокнота, исписанного ее аккуратным почерком, очень разборчивым, чтобы упростить для учеников списывание заданий с доски. Почувствовав на себе ее взгляд, я задержалась, ожидая реакции, однако мать практически сразу же вернулась к своему блокноту.

Я налила себе кофе и сделала тосты, войдя в привычную роль – притворяться, будто все в порядке. На столе валялась «Лос-Анджелес таймс», и яусилием воли заставила себя прочитать раздел юмора, прежде чем с тревогой перешла к новостям. Здесь была более пространная, чем в«Уикли», статья о новом поведении Машин, однако в основном говорилось о том, что Индия, скорее всего, выйдет из Хронологической академии и создаст свой собственный регулирующий орган. Собственно о науке в статье речь не шла, и уменя не осталось ничего, чтобы отвлечь внимание от тревоги по поводу событий прошлой ночи. После моего ухода Лиззи проследила за этим типом Эллиотом и убила его? Что означало заявление Тесс о том, что она помнила линию времени, в которой я покончила с собой?

–На тебя наложены строгие ограничения до самого твоего отъезда в университет,– вдруг заговорила мать. Завершив телефонный разговор, она перешла на тот безликий тон, каким предпочитала раздавать наказания.– Мы с отцом поговорим с тобой о твоем поведении вечером.

Я была готова к этому, особенно к тому, что родители оставили крики на вечер, когда оба вернутся с работы. Умом я понимала абсурдность ситуации, поскольку уже на следующей неделе мне предстояло переселиться в общежитие, и все-таки поймала себя на том, что на глаза наворачиваются слезы. Такое случалось всегда, когда у меня возникали неприятности в отношениях с отцом. Подобно рвотным позывам, эту физическую реакцию я не могла контролировать. Но по крайней мере сейчас мне удалось очистить глаза, моргнув несколько раз, и избавиться от комка в горле, сглотнув его, после чего я кивнула матери.

–Ты понимаешь, что это значит? Ты не выйдешь на улицу до тех пор, пока мы не вернемся домой. Не будешь говорить по телефону, никого не пригласишь в гости.

–Да, я все понимаю.

Пока мать выезжала из гаража, я думала оТесс. По крайней мере, где-то там, в будущем, был человек, который понимал, какая дерьмовая обстановка у меня в семье. Пусть даже на самом деле это была Лиззи или какая-то ее версия. Я до сих пор не совсем разобралась, как все это работает. Мне было страшно думать о какой-то другой линии времени моей жизни. Со слов Тесс получалось, что я продолжила дружить сЛиззи и убивать людей. И, наверное, этого хватило, чтобы у меня возникло желание свести счеты с жизнью. И все-таки я гадала, чем еще я отличалась от той, другой, Бет, о чем Тесс не знала. Например, возможно, где-то на пути ждал новый жуткий кошмар, еще один побочный эффект, порожденный нашей дружбой. Быть может, прыжок с моста явился эмоциональным рефлексом, таким же, как слезы, неконтролируемой реакцией, охватившей мое тело. Или же я планировала это на протяжении нескольких недель.

Вероятно, мне было не суждено это узнать. Я не знала, какие именно перемены произошли, но эта версия меня умирать не хотела. А хотела я как можно скорее покинуть отцовский дом и больше никогда сюда не возвращаться. В понедельник мне предстоял переезд в общежитие Дикстра-Холла. То есть пять дней ограничений, и меня здесь не будет.

* * *

Эти мысли поддерживали меня несколько часов спустя, когда настала пора ужина и все было готово для «разговора». Отец всегда начинал с того, что они с матерью видят некий рисунок в моем поведении, говорящий о том, что в основе своей я ужасный человек. Мое непослушание являлось симптомом всех моих недостатков. Я была скрытной, ленивой, лживой и, несмотря на свой юный возраст, уже начала скатываться.

Во время всех таких нравоучений я держалась, сосредоточенно уставившись в угол обеденного зала. Эта точка находилась у отца над головой, поэтому со стороны казалось, будто я внимательно его слушаю, однако на самом деле я размышляла о содержании кальция в белой извести, о цементной штукатурке под ней, о целлюлозе и минералах, составляющих скелет дома. Когда это надоедало, я вспоминала, как впервые увидела «Черную Образину» на сцене, как впервые услышала «ВСТАВАЙ, ВСТАВАЙ!» висполнении Великолепной Гарсии. Я размышляла о рисунке на обложке альбома «Наше время украли», с изогнутой каменной стеной Машины, стоявшей нетронутой миллионы лет назад, задолго до того, как человечество научилось вмешиваться в свою историю. Если мне удавалось полностью сосредоточиться, отцовское лицо исчезало, как и его голос. Оставались только я, молекулярная структура нашего дома и песни о том, как разбить вдребезги хронопатриархат.