Город Антонеску. Книга 2 - Валентина Исидоровна Тырмос

И про Сталина, которые Тася не разрешает мне говорить, и про трех товарищей, которые живут в маленьком городе Эн. И еще про даму, у которой была маленькая собачонка и она сдала ее куда-то в багаж, и она там, в багаже, выросла.

Но вот этого «Отче нашего» я никак запомнить не могла. Надя говорит, что там просто есть много трудных слов, «иже еси» например.

А что это такое за «иже» она мне объяснить не смогла, а у папы я и спрашивать не стала. Зачем, если он сердится?

Вот поэтому она теперь и стоит здесь рядом со мной и помогает мне читать молитву.

«Читай, девочка! Читай молитву Господня!» – говорит батюшка.

И я читаю, говорю то есть: «Отче наш… наш… наш…».

Ну вот, конечно, дальше я забыла. В этом месте я всегда забываю.

«Иже еси, иже еси…» — подсказывает мне Надя.

«Иже еси…» – слышу я издалека отчаянный голос Таси.

«На небесех!» — говорю я, и, перепрыгнув через это никому ненужное «иже», несусь уже во весь опор: «Да святится Имя Твое. Да при-идет Царствие Твое. Да будет воля Твоя…»

И наконец выпаливаю: «Но избави нас от лукавого».

Все!

Ой, кажется, я пропустила половину молитвы Господня.

Но батюшка-Дед Мороз не сердится на меня. Он улыбается через свои ватные усы и дотрагивается до моего лба холодной рукой, мокрой от святой воды. И от этого мне становится еще холоднее.

И вообще… мне очень нужно…

Я начинаю крутиться, тяну Надю за рукав…

Но тут дядя Зембряну кладет мне на плечо свою теплую руку и говорит:

«Потерпи, Валерика, потерпи немножко, скоро все кончится».

Дядя Зембряну тоже стоит здесь рядом со мной, как Надя, только с другой стороны. Ему можно здесь стоять, потому что теперь он мой крестный папа.

Ну и ну, чудеса какие-то: тетя Надя – моя мама, а дядя Зембряну – папа?!

Но батюшка-Дед Мороз и вправду уже кажется заканчивает свое бормотание.

Он одевает мне на шею маленький крестик на цепочке, закладывает мне в рот зачем-то кусочек хлебца и совсем по-другому громко и весело говорит: «Святый Боже! Святый Крепкий! Святый Бессмертный, помилуй нас! Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!»

«Аминь… Аминь…» — повторяет за ним Зембряну.

А Надя наклоняется ко мне, прижимает меня к себе и целует, больно так, то в одну щеку, то в другую, и еще, и еще. И смеется, и плачет, и всеми моими именами меня называет: «Валя, Валечка… Валюша… Валерика…»

Беленькие ее кудряшки совсем сбились набок, красная помада размазалась по щекам. Я знаю: у моей крестной нет дочки, но зачем же она плачет – ведь теперь я буду как будто бы ее дочка!?

Но дяде Зембряну уже, кажется, надоело все это целование. Он берет меня на руки, укутывает в пальто и несет на улицу к папе.

Тася и Надя теперь остались одни в церкви – они, сказали, должны еще о чем-то посоветоваться с батюшкой.

А мы с папой на улице прощаемся с дядей Зембряну.

Он сегодня уезжает от нас. Кажется, насовсем.

«Валерика! – говорит он и дотрагивается легонько пальцем до крестика, который повесил на шею мне батюшка. – Я хочу, чтобы ты меня не забыла».

И уходит, быстро так, наверное, торопится.

А мы с папой идем домой, к бабушкам, и оказывается, что мы тоже почему-то торопимся.

Папа крепко держит меня за руку и говорит: «Давай, Роллинька, постарайся, поторопись! Нам нужно как можно быстрее уйти отсюда.

И вообще, послушай, я теперь буду называть тебя Валя.

Так нужно! Ты уже большая девочка, ты должна понимать!»

Ой, опять он с этим своим: «Ты большая девочка! Ты должна понимать!».

Очень я рассердилась и говорю: «Ну, папа, я и так уже все понимаю!»

Он, кажется, даже обрадовался, что я рассердилась и говорит: «Вот и отлично! Вот и отлично! Я знаю, что ты все понимаешь.

Ты понимаешь, почему мы сегодня тебя крестили здесь в церкви.

Ты понимаешь, что у нас не было выхода. Понимаешь?

У нас, правда, не было выхода. Никакого. Наш город перешел под власть немцев. Нас с Тасей могут арестовать.

Ты помнишь, как когда-то в Дерибасовке нас однажды уже арестовали и ты осталась с тетками Арнаутовой и Федоренко? Тебе у них тогда было очень плохо – они не давали тебе кушать и называли жиденком.

Ну вот. А сейчас, если нас арестуют, бабушки отведут тебя к Наде. У Нади тебе будет хорошо – она тебя любит, и ты ее любишь.

И никто не сможет называть тебя жиденком, потому что тебя крестили в церкви. Надя теперь твоя крестная мама. Она за тебя в ответе.

Перед людьми. Перед Богом. Перед ее Богом!»

Событие десятое: «Трофеи поражения»

Транснистрия, март 1944 г. 880 дней и ночей под страхом смерти

Мы понимаем, конечно, что сочетание слов «трофеи поражения» кажется странным, ведь обычно военные трофеи достаются победителям и даже являются неким «символом победы».

Но весной 1944-го румынские завоеватели, спасаясь бегством под натиском советских войск, умудрялись утаскивать с собой огромные трофеи, фактически «трофеи поражения».

1944 год стал годом тотального поражения всей гитлеровской своры – годом десяти знаменитых сталинских ударов.

Да, так называли их в советские времена: «сталинские удары».

Теперь их зовут: «стратегические удары».

Но «сталинские» или «не сталинские», значение этих ударов не уменьшается.

В результате первого в январе 1944-го была сломлена блокада Ленинграда, а второй был нанесен в те же самые дни на Украине под Корсунь-Шевченковским. Это был смертельный удар – войска 1-го и 2-го Украинских фронтов, под командованием генералов Ватутина и Конева, окружили группировку германских армий «Юг» и разгромили ее. Около 20 тысяч немецких солдат погибли, порядка 10 тысяч сдались в плен, а остальные обратились в бегство.

Как писал в эти дни Илья Эренбург, «Дранг нах Остен» превратился в «Драп нах Вестен».

Гитлеровцы драпали аж до самой Транснистрии и укрылись за Бугом, надеясь там отдохнуть, переформироваться и подготовиться к летнему наступлению.

Считалось, что Буг – это такая непреодолимая водная преграда, которая неминуемо остановит «сорвавшихся с цепи русских».

Разлившийся от весенних паводков Южный Буг действительно представлял серьезное препятствие – ширина его на отдельных участках достигала 3–4 километров, мартовская вода была ледяной, течение быстрым, а гитлеровцы предусмотрительно уничтожили все переправы, взрывая мосты вместе с не успевшими их пересечь своими войсками.

Но, вопреки всем