Лекарство от любви - любовь - Ольга Егорова

– О Господи! – простонала Варя.

Вернувшись в кабинет, она некоторое время стояла в полной неподвижности, не зная, что ей делать. А потом решительно направилась к столу, подумав о том, что в одном из ящиков, возможно, окажутся какие-нибудь документы на машину.

Надежда была слабой – как правило, все документы водитель всегда носит с собой, чтобы иметь возможность предъявить их, если в этом возникнет необходимость. По крайней мере права и техпаспорт – точно. Но кажется, у машины существуют еще какие-то документы… Хотя маловероятно все же, чтобы Кристина стала хранить эти документы на работе.

Но поскольку никаких других путей выхода из ситуации Варя не видела, она все же выдвинула верхний ящик стола и принялась рассматривать его содержимое.

Почти сразу она поняла – здесь нет того, что ее интересует. Ящик в основном был заполнен все теми же распечатанными на принтере психологическими тестами – по-видимому, это были черновики, Варя заметила пометки на полях, сделанные рукой Кристины. Все тот же четкий, идеально ровный почерк женщины с сильным характером. Она осторожно достала из ящика прозрачную папку с тестами. Под ней лежали какие-то журналы на психологическую тематику. Уже и не надеясь, что какие-нибудь документы на машину в ящике стола все же отыщутся, она приподняла стопку журналов. Под ними, на самом дне, в дальнем углу ящика, лежала какая-то тетрадь.

Рассчитывать на то, что в этой тетради специально ради такого случай Кристина записала номера собственной машины, не приходилось. Варя прекрасно это понимала, но все же…

Все же она достала тетрадь из ящика. Это была простая, совершенно обыкновенная школьная тетрадь из сорока восьми листов в клетку. Голубая обложка, слегка затертая по краям, говорила только о том, что тетрадь эта была куплена давно. Варя раскрыла тетрадь на первой странице и, быстро пробежав глазами по строчкам, пришла в замешательство. По всей видимости, записи принадлежали кому-то другому, но не Кристине. Почерк был неровным, буквы выстраивались в слова абсолютно нестройными рядами. Кристина не могла так писать…

Смутившись – все же это были чьи-то чужие и, по всей видимости, очень личные записи, – Варя собралась закрыть тетрадь, но что-то ее остановило. Что именно – она не знала. Просто откуда-то из глубины сознания пришла подсказка: ей необходимо прочесть эти строчки. Они помогут ей во всем разобраться…

Это не было похоже на дневник – скорее на набросок какого-то романа, написанный торопливо, на одном дыхании и без расчета на то, что у него будет хоть один читатель. Записи начинались резко, без указания числа, времени, в них не было абзацных отступов, а чуть позже Варя поняла, что в них почти отсутствуют знаки препинания.

«В тот вечер, впрочем, это был даже не вечер, а еще день, зимний день, шел снег…» Она снова перечитала первые строки. А спустя минуту, перевернув страницу, уже не сомневалась в том, что все эти записи были сделаны Кристиной. Несмотря на то, что почерк казался неузнаваемым – видимо, он просто отражал состояние ее души в тот момент, когда она все это писала. Состояние души, летящей в темную бездну отчаяния…

Резко прозвучавший в тишине звонок мобильного телефона заставил Варю вздрогнуть. Тетрадь выпала из рук. Взмахнув раскрытыми страницами, упала на пол. Варя схватила мобильник и вскрикнула от радости: на дисплее высветился номер Кристины. Слава Богу, с ней все порядке!

Она нажала на клавишу приема и сразу же затараторила в трубку:

– Господи, ну наконец-то, Кристина! Я тут уже с ума схожу, не знаю, где тебя искать! Ну кто же так делает, скажи?

В трубке почему-то стояла тишина. Хотя связь не была прервана, Варя слышала только потрескивания телефонного эфира. И больше ничего.

– Кристина! Алло! Ты меня слышишь?

Еще за секунду до того, как в трубке наконец послышался голос, Варя успела понять – что-то не так. Она слишком рано обрадовалась, она напрасно надеялась…

Напрасно. Потому что голос в трубке был мужским.

Машина, взвизгнув тормозами, резко дернулась с места – Кристина, даже не заметив этого, слегка задела бампер стоящей рядом «шестерки». Не услышала и не почувствовала – может быть, потому, что сердце в груди стучало слишком громко, слишком сильно. Она развернула свой «ниссан» и, выкатив на дорогу, игнорируя правила движения, пристроилась в центральный ряд. Возмущенный сигнал пролетевшего мимо «мерседеса» она оставила без внимания, даже не задумавшись о том, что своим внезапным вторжением на проезжую часть могла спровоцировать аварию – такую серьезную, в которой могли бы погибнуть люди.

Водителем она была первоклассным. Азы мастерства постигала еще в Париже, наслаждаясь спокойной ездой по ровным французским дорогам. Сначала на стареньком «порше» Жана, позже – уже на своем собственном «порше». Жан как-то по-детски любил эту марку машины, а эпитеты, которыми он пользовался, часто описывая в кругу приятелей ее преимущества, вполне подошли бы для монолога пылкого любовника, адресованного своей возлюбленной. Самым забавным из них был «нежная». Он так и говорил – «tendrement», нежная машина. Забавно было слушать его рассуждения…

Сосредоточенно глядя на дорогу, быстро убегающую из-под колес, Кристина изо всех сил старалась думать о Жане. Пыталась воскресить в памяти его лицо, его нежную улыбку. Но безуспешно.

Она пыталась думать о Жане, а в голове бесконечным рефреном звучали слова, к Жану никак не относящиеся:

«А знаешь, это было снотворное…»

Черт! Проскочив на красный свет, Кристина едва не сбила с ног какого-то прохожего. Тот погрозил ей вслед кулаком и послал, видимо, тысячу проклятий, которые она уже не услышала. Она попыталась взять себя в руки и быть более внимательной. По крайней мере до того момента, как она окажется за пределами города, на трассе, где нет светофоров и беспечно доверяющих им пешеходов, ей нужно подумать о безопасности. Нет, не о своей безопасности, конечно, а о безопасности окружающих людей. Которые, к слову, никакого отношения к событиям десятилетней давности не имели.

Снотворное…

Она готова была просто убить ее. Она с трудом справилась с желанием подойти близко, так, чтобы видеть глаза, обхватить руками горло и давить, не отпуская, до тех пор, пока эта сучка не обмякнет в ее руках и не сползет на пол. Если бы существовала хотя бы ничтожная вероятность того, что после этого она испытает облегчение, Кристина, пожалуй, доставила бы себе это удовольствие.

Снотворное!

Черт возьми, ненавидеть ее за то, что десять лет назад она элементарно усыпила своего отца, щедро плеснув ему в чай дозу клофелина, было уже поздно. Поздно и бессмысленно.

Но она была готова ее убить за то, что теперь, спустя десять лет, она пришла к ней и рассказала ей об этом. Ничего более чудовищного даже представить себе было невозможно.

«Пойми, я была ребенком. Я безумно любила свою мать и переживала ее смерть так, как только может переживать шестнадцатилетняя девчонка. Я считала, что у него нет права связывать жизнь с другой женщиной. Целовать другую женщину, спать с ней в одной постели…»