Игра в поддавки - Александр Митич

Вычет укрылся за соседним стволом, изготовил автомат, не шевелится и дышит через раз, а не выпытывает по вечной своей привычке, что да почему. Молоток. Привычка вести себя в Зоне правильно уже въелась в спинной мозг, чему я рад: не надо лишний раз оглядываться на напарника. Мы с ним уже хорошая команда, да только зачем ему становиться сталкером и бродить по Зоне, пока ей это не надоест? А мне зачем?

Кто идет? «Монолитовец»? Это скорее всего. А может, даже контролер? Тоже возможно, и я не удивлюсь, если он идет за Вычетом. Возьмет его под белы рученьки и доставит к Хозяевам, если только я ему не помешаю. Я уже ничему не удивляюсь и почти готов поверить в ту лабуду, что нес Вычет насчет особой благосклонности Хозяев к нам и насчет игры в поддавки. Меня уже трудно чем-то удивить. В этой многодневной вылазке в Зону все с самого начала шло не так, как я думал.

Зомби!

Это не страшно. Идет по лесу обыкновенный неподконтрольный зомбак, целиком погруженный в себя, и думает об очень важных вещах: кто он такой, как здесь оказался и зачем вокруг все это? Так и будет думать, пока не нарвется на пулю или пока его не перехватит приказ контролера. Обычно они мирные, бродячие зомбаки, хотя черт их знает, чем они питаются, если вообще питаются, и почему не звереют от голода. Их легко отличить издали по походке. Нормальный брат-сталкер так не ходит, он или крадется, или рыщет. Или ползет. Или бежит, если очень надо. Зомбак же ходит по Зоне, как по пустынной аллее городского парка, смотрит в землю, слабо реагирует на окружающее и вечно бормочет что-то себе под нос. Наверное, так мог бы бродить Вычет по своему Академгородку, раздумывая на ходу о какой-нибудь особо заковыристой математической абстракции. Он целиком утонул бы в ней, а окружающую действительность ощущал бы ровно настолько, чтобы не натыкаться на деревья и людей и не падать в канализационные люки.

Куда идет этот зомбак? Вроде приближается к ЧАЭС, хотя движется не прямо, а наискосок. Ну, коли так, быть ему вскоре под контролем, «Монолиту» надо пополнять ряды.

А нам он не нужен, пусть себе топает мимо. Кое-кто считает, что убивать зомбаков не только необходимо, но даже и гуманно, а я так не могу и не хочу. Почему — трудно объяснить. Жалко мне их, что ли?

Вот еще! Хотя… это как посмотреть. Нет, не знаю. И думать об этом не желаю, просто не стану стрелять в того, кто не собирается стрелять в меня.

— Смотри… — шепчет Вычет.

А ведь я знаю этого зомбака… Ну здравствуй еще раз, Хвост! Вот, значит, как вышло… Не уберегся ты, попал под пси-удар. Нам с Вычетом повезло, а тебе нет. Бродишь теперь неприкаянный? Броди. Бормочи что-то неразборчивое под нос, живи псевдожизнью. Настоящая-то жизнь тебе не удалась, жалким ты был человечишкой, Хвост, бесчестным и жадным сверх меры, и должен был кончить примерно так. Никто в «Харчах» о тебе не пожалеет, а мне вот, уроду, жаль тебя немного. Топтал ты землю, топтал Зону, топтал людей, кого мог, хитрил и хапал. Жил, короче говоря, а зачем жил? Конечно, и меня можно спросить, для чего я живу, а только есть, вернее, была между нами разница. Меня хотя бы уважали, а кто уважал тебя, Хвост? «Отмычки», которых ты сгубил? Перекупщики? Всякие жучки, крутящиеся возле Зоны? Сталкеры-то тебя всего лишь терпели…

Представляю, как худо было тебе. Хвост, в последние минуты жизни твоего разума, и не держу на тебя зла. Ступай куда хочешь. Может, когда-нибудь я расскажу о тебе в «Харчах», и мы выпьем за помин твоей души. А что, я выпью.

— Гляпа… — громко шепчет Вычет.

Глазастый! А вот мне совсем не хочется видеть еще одного зомби, сфабрикованного сукой Зоной из славного в общем-то парня. Но не отворачиваться же.

Он идет в том же направлении, что и Хвост, отстав от него метров на сто, и так же сомнамбулически. Несчастный парень. Ведь говорил же я ему: брось Хвоста, брось! Или, когда я это говорил, было уже поздно? Не может быть. Нашли же мы мертвую зону, гак, может, и он нашел бы. Ну зачем, зачем он опять потащился за Хвостом?

Какая же подлая штука эта Зона! Что для нее люди? Муравьи. Они копошатся, суетливые и деловитые, а она их давит. С ее точки зрения — если у нее есть точка зрения, — муравьи сами виноваты: зачем бегали там, где не надо бегать? Сидели бы в теплом своем муравейнике!

Я покидаю укрытие. Гляпа не реагирует. Он проходит в шаге от меня, видит меня и даже дважды хлопает глазами, но не может вспомнить и идет мимо. Ладно, иди. Что я теперь могу сделать? Но «шнек» я у тебя возьму назад, ты уж извини. Он тебе больше не нужен. Где «шнек», парень? Думаю, что еще при тебе, потому что ты был жив, когда попал под пси-удар. Если бы «шнек» отнял Хвост, то вряд ли оставил бы тебя в живых. Хвост просто не успел это сделать.

Гляпа не возражает, когда я обчищаю его на ходу, опустошая поясной контейнер и рюкзак, забирая автомат, а у меня в голове без конца вертится фраза: «Двум смертям не бывать… Двум смертям не бывать…»

А их и нет, двух смертей. Вместо них то, что еще хуже.

Через полчаса слепого тыканья мы находим безопасный коридор на пустыре — и вот она. Чернобыльская атомная. Она огромна. Далеко справа высится над кучей более мелких построек циклопический Саркофаг над Четвертым энергоблоком, впритирку к нему притулился Третий, а Первый и Второй отделены от них порядочным расстоянием. И все четыре пристыкованы к длинному-предлинному зданию машинного зала. Из-за неимоверной длины оно выглядит приземистым, хотя и высота его порядочна: спыгнешь с крыши — убьешься наверняка. Об этом здании я хотя бы знаю, что в нем машинный зал, а не что-то иное; что до прочих построек станции — темный лес. Я даже не предполагал, что их так много. Буйство архитектуры и машинерии. Вон, скажем, впереди справа от нас торчат штук шесть матерых цилиндрических фиговин, похожих на нефтяные резервуары, — что это было и для чего? Не для нефти же. Может, теплообменники какие-нибудь? Не знаю. А остальные сооружения? Очень их тут много — и бетонные параллелепипеды, и крытые ходы-переходы, и высокая ржавая труба, окруженная ферменной конструкцией, торчит между Третьим и Четвертым энергоблоками, на дымовую смахивает, а высоченная железобетонная труба обломана наполовину, изогнутая арматура торчит во все стороны, и просто пучки толстых и тонких труб проложены повсюду, причем некоторые трубы порваны, и всякая электротехническая мутотень с могучими батареями изоляторов, с ржавыми стальными мачтами, стоящими и поваленными. И упавший набок подъемный кран лежит себе, потихоньку ржавея, зато рельсы, с которых он свалился, блестят, как будто по ним пять минут назад что-то ездило…

Мертво, жутко. С некоторых труб и крыш свисают какие-то нити, да еще и шевелятся не в лад, и видно, что не ветер их шевелит. Непонятные бурые кляксы на бетонных стенах. Может, лишайники? Или неизвестные формы жизни? А может, нечто такое, о чем никто из людей, включая ученых, не имеет никакого понятия? Впрочем, мне все равно, что это такое, главное то, что я ни за что на свете не притронусь ни к нитям, ни к кляксам и постараюсь держаться от них как можно дальше.