Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро - Алексей Зотов

«Пишегрю был арестован в ночь на 22 февраля, — пишет далее Бурьен. — Я полностью потерял его из виду после окончании Бриенской военной школы, где мы учились вместе с Наполеоном. Пишегрю был также воспитанником этой школы, но так как он был старше нас, то он уже преподавал, в то время как мы были просто учениками. Я очень хорошо помню, как он заставлял Бонапарта повторять четыре основных действия арифметики. Именно отличные знания этого предмета позволили им обоим впоследствии получить эполеты лейтенантов артиллерии. Но как по-разному сложились их судьбы! Пока один готовился взойти на престол Франции, другой томился в одиночной камере тюрьмы Тампль. Через сорок дней после ареста, а именно 6 апреля 1804 года, Пишегрю был найден задушенным в тюремной камере. За это время его десять раз допрашивали, но он не дал ни одного признательного показания и никого не скомпрометировал».

Однако все свидетельствовало о том, что он был готов о многом поведать в суде. Этот бесстрашный боевой генерал говорил: «Когда я предстану перед судьями, мне будет приятнее сказать правду, в том числе и в интересах моей родины». Мы не сомневаемся, что он так бы и поступил, имея в виду твердость духа и решительный характер Пишегрю. Но что же мог поведать суду завоеватель Голландии?

Нет сомнений в том, что Пишегрю был умерщвлен в своей камере, а не покончил жизнь самоубийством, как тогда говорили. Не осталось ничего — ни протокола вскрытия, ни самого трупа, от которого поспешили немедленно избавиться. Полагают, что полиция опасалась громких и нежелательных разоблачений. Многие, знавшие этого узника Тампля, не сомневались в том, что смерть Пишегрю не была самоубийством.

Ровно через десять дней после объявления Наполеона императором начался процесс, о котором подробно написано выше. Заметим только, что до этого Париж не знал такого события, которое могло возбудить столько эмоций и страстей. Возмущение арестом Моро открыто демонстрировалось по всей столице, и полиция ничего не могла с этим поделать. Общественное мнение, успешно направляемое в нужное русло прессой, подвластной новому императору, полагало, что Кадудаль с его шуанами являются подосланными убийцами, содержащимися на деньги Англии. Но в случае братьев Полиньяк, маркиза де Ривьера, Шарля д'Озье и, прежде всего, Моро дело обстояло совсем иначе. Его охраняли, чтобы уберечь от любопытствующих и друзей, готовых за него заступиться, но вместе с тем охрана не была очень строгой на случай, если вождь, столь любимый армией, вдруг позовет ее на свою защиту. Такое вполне могло случиться — некоторые этого желали, другие — боялись. Вполне вероятно, солдаты освободили бы Моро, если бы судьи капитально его приговорили.

Трудно описать энтузиазм народа, заполнившего все улицы и переулки, ведущие к Дворцу правосудия в день начала процесса, и эти людские массы не уменьшались в ходе всего двенадцатидневного заседания. Люди из первых рядов, стоявших на улице, стремились занять хоть какое-нибудь место во Дворце правосудия.

Бурьен не пропустил ни одного заседания суда. Вот что он пишет: «…два факта поразили меня в ходе слушаний по этому делу. Первое — грубость председателя суда по отношению к обвиняемым и второе — невиновность Моро». И это действительно так. Несмотря на опыт и профессионализм судей, в показаниях Моро не было найдено ни малейшего противоречия, и было очевидно для всех, что он не имеет никакого отношения к заговорам и интригам, спланированным в Лондоне. «Я, — пишет далее Бурьен, — ни разу не заметил и оттенка связи между ним и другими обвиняемыми. Ни один из допрошенных свидетелей не показал, что он знает Моро, и генерал со своей стороны заявил, что из обвиняемых он никого не знает и ранее ни с кем не встречался. Его внешность, как и его сознание, выражали спокойствие и уверенность в своей невиновности, и когда он опустился на скамью подсудимых, на него смотрели скорее с удивлением и любопытством, чем на того, кого могут обвинить и приговорить к смертной казни».

В ходе заседаний суда произошло одно событие, о котором мы уже упоминали, но которое имело эффект почти разорвавшейся бомбы. Вот как его описывает Бурьен: «Генерал Лекурб, преданный друг Моро, внезапно вошел в зал заседаний с маленьким мальчиком и, подняв его высоко в своих руках, чтобы всем было видно, громким голосом и очень эмоционально произнес: “Солдаты! Смотрите, вот сын вашего генерала!” Мгновенно все военные, находившиеся в зале, встали со своих мест и инстинктивно схватились за оружие. Зал взорвался аплодисментами. Совершенно очевидно, что энтузиазм аудитории в защиту Моро был настолько велик, что стоило ему сказать лишь слово, сделать одобряющий жест — и трибунал был бы опрокинут, а все узники освобождены. Но Моро сохранял молчание и, казалось, был единственным человеком, кто вел себя спокойно, как если бы все происходящее его не касалось».

По оглашении приговора аудитория наполнилась смятением чувств, и оно вскоре распространилось по всему Парижу, и «я могу смело утверждать, — продолжает Бурьен, — что это был день всенародной печали; и хотя было воскресенье, увеселительные заведения столицы пустовали. К ужасу ситуации, усугубленной тем, что к смерти было приговорено слишком много людей, принадлежащих к высшим слоям общества, добавилась смехотворность обвинения Моро, абсурдность которого лучше всех прочувствовал Наполеон, который заклеймил верховного судью самыми нелестными выражениями».

Хитрый Фуше добился своего.

Императорское прощение не получили Жорж Кадудаль и еще одиннадцать человек. Эти несчастные жертвы кровавой полицейской комбинации были казнены на рассвете 25 июня 1804 года. Храбрость и решимость не покинула их ни на минуту. Жорж Кадудаль, зная, что ходили слухи о его помиловании, решил принять смерть первым, чтобы его товарищи в свой последний миг знали, что он погиб вместе с ними, а не был прощен.

Более поздние историки, в том числе Жан Тюлар, считали этот заговор грандиозным, но плохо организованным. Были еще и экономические причины провала всей интриги. Низкая цена на хлеб и отсутствие безработицы сняли главный побудительный мотив общего недовольства. К тому же главари заговора XII года оказались в роли союзников враждебной Франции страны — Англии. Наконец, двусмысленная роль Моро не понравилась армии. Однако провал заговора не положил конец проискам роялистов (за этим заговором последуют многие другие), но нанес им весьма ощутимый удар. Отныне антинаполеоновское движение будет ограничено рамками тайных обществ, военных масонских лож, спиритуалистическими и благотворительными кружками. В обстановке экономической депрессии 1812 года совместные действия этих организаций подготовят заговор генерала Мале. А пока падение Моро, смерть Пишегрю и казнь Кадудаля с его шуанами объективно сыграли на руку Бонапарту. Революционеры видели в укреплении консульской власти, связавшей себя после расстрела герцога Энгиенского с «ужасами революции», единственный надежный заслон на пути реставрации монархии. К сожалению, они еще не понимали, что в ходе самого процесса участников заговора XII года монархия уже была восстановлена, но на новом, более качественном уровне, и называлась она Империей. Ничего не поделаешь. Эволюция развивается по спирали.

* * *

Российский историк Н.А.Троицкий писал по этому поводу: «Жан-Виктор Моро, герой Гогенлиндена, хотя и терпел поражения от Суворова и эрцгерцога Карла, одержал столько побед, что считался во Франции одним из самых выдающихся полководцев и в отличие от Пишегрю безупречным республиканцем. Суд, как показалось Бонапарту, спасовал перед репутацией Моро и определил ему за косвенное участие в заговоре Кадудаля всего два года тюрьмы. Наполеон заменил этот приговор изгнанием Моро из Франции, что и вызвало в стране волну сочувствия к популярному генералу и антипатии к новоявленному императору. Наполеон считал эту волну вздорной, а свое решение правильным. Узнав, что Моро эмигрировал в США, император изрек фразу, оказавшуюся пророческой: “Теперь он пойдет по дороге вправо и кончит тем, что придет к нашим врагам”».