Жар предательства - Дуглас Кеннеди

Размышляя о своих нерадужных перспективах, я покручивала два своих кольца, украшавших один из пальцев моей левой руки. Вот тогда-то меня и осенило. Три года назад, делая мне предложение во время романтического уик-энда на Манхэттене, Пол повел меня покупать кольца – по случаю помолвки и обручальное – в салон «Тиффани». Он только что продал несколько литографий и настаивал, чтобы я выбрала очень красивое кольцо с бриллиантом и обручальное из белого золота, которые вместе стоили 17 000 долларов. Когда я вслух выразила беспокойство по поводу того, что это очень дорого, Пол, обращаясь к весьма любезной и церемонной продавщице, шутливо заметил: «Моя будущая жена гораздо лучше, чем я, умеет подсчитывать баланс доходов и расходов». Продавщица, вежливо улыбаясь, смерила оценивающим взглядом Пола – его длинные седые волосы, кожаную куртку, черные джинсы – и сказала, что у него отменный вкус. Он небрежно бросил на прилавок свою кредитную карту, а я подумала, что мне достался в супруги восхитительно романтичный, импульсивный мужчина и хорошо бы еще, чтобы у него нашлись средства расплатиться по счетам в следующем месяце (не нашлись).

Но теперь… теперь на левой руке у меня красовалось целое состояние. В Марракеше, куда едет водитель, наверняка найдутся несколько серьезных ювелиров, которые пожелают купить мои кольца. Конечно, я не выручу их реальной стоимости, но смогу получить вполне приличную сумму. Может быть, потом найду еще одного водителя, который доставит меня в Касабланку. Заявлюсь к Бен Хассану. Помашу деньгами перед его продажным носом, чтобы он изготовил для меня один из своих фальшивых паспортов. Потом найду еще одного водителя, который отвезет меня в Танжер, а оттуда на пароме – в Испанию. Как только я окажусь на другом берегу – вне зоны влияния марокканских спецслужб, – я позвоню Мортону и адвокату. Может быть, им удастся уговорить американское посольство в Мадриде выдать мне новый паспорт, по которому я смогу вернуться домой.

Ну вот, уже хоть что-то. Какой-никакой план. Путешествие до Марракеша наверняка будет не из простых, но я решила, что подумаю об этом позже, когда познакомлюсь с водителем, оценю его, узнаю, сколько он просит за свою услугу. Если у меня будет много наличности, рассудила я, Бен Хассан сразу снабдит меня паспортом и, может, даже велит Омару отвезти меня на север и посадить на паром. За хорошие деньги он на многое пойдет.

Но сначала…

Был тяжелый момент, когда меня навестили Титрит с Наимой. Они принесли мне ранний обед – питу[124] и кускус. Наима подбежала ко мне, обняла меня за ноги и, всхлипывая, произнесла вместе три английских слова, которым я ее научила:

– Ты уходить нет.

Я опустилась возле нее на корточки, и она, плача, уткнулась лицом в мое плечо. В какой-то момент я подняла голову и увидела, что в глазах Титрит тоже стоят слезы. Еще с минуту я обнимала Наиму, а потом высвободилась из ее объятий. Обнимая ее, я сказала:

– Я не хочу уезжать. Не хочу покидать тебя. Но я должна ехать домой.

Я коснулась своей головы и груди – там, где сердце.

– Ты всегда будешь здесь и здесь.

Наима печально улыбнулась и тоже коснулась своей головы и сердца.

– Здесь и здесь, – повторила она, с восхитительной мелодичностью выговаривая каждое слово.

Я сняла с шеи серебряную цепочку и показала Наиме подковку из серебра высшей пробы, что подарила мне моя лучшая подруга Рут, когда я на выходные приехала к ней в Бруклин после того, как мы с Полом решили завести ребенка. Рут очень обрадовалась моему известию и вечером того же дня вернулась домой с этой вот маленькой элегантной подвеской-талисманом. Конечно, всякий талисман бессилен перед операцией, которая все шансы забеременеть сводит к нулю. Но, может быть, она помогла мне – хоть чуть-чуть – выжить в пустыне и оказаться здесь.

Я надела цепочку на шею Наимы, объяснив, что это подарок моей лучшей подруги. И поскольку мы с ней теперь тоже лучшие подруги – я донесла эту мысль до нее, показав на нас обеих, а потом коснувшись своей головы, – я хочу, чтобы цепочка с подковкой была у нее. Взяв подвеску своими маленькими пальчиками, Наима с изумлением разглядывала ее. Несколькими мгновениями позже в палатку вошла Майка с моей одеждой в руках. Наима подбежала к бабушке, с гордостью демонстрируя ей подарок. Майка серьезно улыбнулась внучке, а потом вручила мне мои свежевыстиранные брюки и белье. Она также принесла чистую джеллабу и паранджу и жестами объяснила, что это я должна взять с собой, что это мне может понадобиться в дороге. Потом она сделала нечто совершенно ей не свойственное – неожиданно обняла меня. Взяв меня за плечи, она одним своим заскорузлым пальцем тронула мое лицо и сказала:

– Allah ybarek feek wal'ayyam al-kadima.

Фраза, которую я регулярно слышала в Марокко. Благословение, молитва матери: Да хранит тебя Аллах.

Раздалось тарахтенье въехавшей в оазис машины. Мы все замерли, слушая, как мотор заурчал, сбавляя обороты, и заглох. Это прибыл мой водитель.

Его звали Аатиф. На первый взгляд он не внушал доверия. Низенький, маленькое, но выпирающее брюшко, редеющие волосы, неполный рот коричневатых зубов, тусклые глаза. Примерно моего возраста, но жертва изматывающего существования. У него был внедорожник марки «ситроен», как минимум пятнадцатилетний, некогда белый, а теперь поцарапанный, помятый, с двумя передними сиденьями и вполне вместительным багажником. В общем, на вид не машина, а драндулет на последнем издыхании. В Аатифе меня сразу поразила его застенчивость. В отличие от Иммельдина, он не был скуп на слова, не держался отстраненно. Не производил он и впечатления властного, независимого человека, как Идир. Скорее он тушевался в присутствии окружающих. Безобидный. Неуверенный в себе, робкий простофиля.

Когда Идир подозвал меня, возникла некоторая неловкость. Я приподняла паранджу, и Аатиф вздрогнул. То ли не ожидал увидеть белую женщину (хотя Идир конечно же предупредил его, что я – американка), то ли его испугало мое все еще обезображенное лицо. Трудно сказать. Не раздумывая, я протянула ему руку в знак приветствия. Аатиф с ужасом посмотрел на меня, будто я обнажила перед ним грудь. Когда он пожимал мою руку, я отметила, что ладонь у него холодная и влажная.

Радовало то, что Аатиф говорил по-французски. Довольно просто, как и я, но увереннее, чем Идир. Едва мы с ним обменялись первыми фразами, мне стало ясно, что мы сумеем объясниться.

Идир доложил, что он уведомил Аатифа о том, в силу каких обстоятельств я оказалась в оазисе, и тот знает, что меня ограбили, что я осталась без денег и без документов и что я расплачусь с ним, когда мы доберемся до Марракеша.

– Вам известно, что меня разыскивает полиция? – уточнила я у Аатифа.

Он кивнул.

– Вас это тревожит?

Он пожал плечами.