Блудный сын, или Ойкумена. Двадцать лет спустя. Книга 1. Отщепенец - Генри Лайон Олди

– Кара!

– Кара богов!

– Огонь! Огонь сошёл с небес!

– Дрожите, подлые ларги́!

– Так будет с каждым!

– На-тху! На-тху!

Уши вспорол отчаянный скрежет. Покорёженные двери посольства с натугой распахнулись, из дыма на ступеньки, шатаясь, выбрался чёрный человек. Форма охранника свисала дымящимися клочьями, лицо и руки были в саже и копоти, но человек крепко сжимал мультирежимный лучевик «Balk». Тяжёлый взгляд уперся в толпу, в наступившей тишине щёлкнул предохранитель. Охранник постоял, чуть покачиваясь, и двинулся к воротам, с трудом переставляя непослушные ноги.

Позади него выносили импровизированные носилки с ранеными и обожженными. Кто-то плакал, кто-то выл на одной жуткой ноте, кто-то связывался по коммуникатору с медиками, а чёрный человек шёл и шёл. Толпа попятилась, людей накрыл вой сирен. Под суматошные сполохи мигалок с неба валились полицейские и медицинские аэромобы. Похоже, службы экстренного реагирования кемчугийской столицы пригнали сюда весь свой скудный парк летающей техники. Над посольством зависли пожарные аэроцистерны, поливая здание мощными струями воды и пены.

– Всё в порядке, брат, – арим, одетый в форменные шорты и безрукавку полицейского, осторожно тронул за плечо безмолвного охранника. – Ты не стреляй, не надо. Слышишь? Мы уже здесь. Они ответят, брат, они за всё ответят. Ты только не стреляй, хорошо?

Чёрный человек молчал.

II

– Можно войти?

Она сперва вошла, а потом спросила, но всё-таки спросила. Такая вот вежливость, собранная из бесцеремонности и застенчивости.

Гюнтер прекрасно чуял их обеих: бесцеремонность и застенчивость. Первая – напускная, вторая – природная. Он лежал на кровати в спальне – в комнате, которую ему отвели как спальню – поверх атласного покрывала, раздевшись до трусов, широко раскинув руки. Внешние блоки ослаблены, чего Гюнтер ещё утром не позволил бы себе ни под каким соусом. Периметр в дырках, чужой ветер задувает в голову. Весь день молодой человек провёл с Натху, ослабляя внутренние блоки разума и укрепляя внешние, транслируя любовь, гори она синим пламенем, и не позволяя истинным чувствам – даже такому невинному, как раздражение! – пробиться наружу. Задачка не из легких, к тому же каждую минуту приходилось сдерживаться, чтобы во время трансляции не сунуться прямиком в львиную пасть – в убийственный мозг антиса. Сейчас Гюнтер отдыхал и категорически не желал напрягаться, восстанавливая периметр в полном объёме. Напрягаться – сильно сказано, защитный периметр давно встал на рефлекс, держать его было проще, чем не держать, и уж тем более – держать частично. Но если Гюнтер сейчас чего-то и хотел, так это бросить вызов (кому?!) или хотя бы плюнуть в кастрюлю с супом – вот, бросал и плевал.

Запрещено? Ментал не имеет права так себя вести? Экзамен на социализацию? Катитесь вы к чёрту с вашими запретами и социализацией! А держать скромного законопослушного ментала в тюрьме для антиса, на минус девятом этаже, требуя от ментала любить блудного сына, притащенного за шкирку из галактического зажопья – это разрешено?!

Я бунтарь, вяло подумал Гюнтер. Я мятежник. Да, чуть не забыл. Я ещё и хам. Натуральный хам, пробы негде ставить.

– Чего тебе надо?

– Вы знаете, чего.

Это сказала застенчивость. А бесцеремонность, опоздав на секунду, добавила:

– А вам этого не надо? Не верю.

Красивая девчонка, оценил Гюнтер. Ноги, сиськи, всё такое.

– Ты брамайни?

– Да.

– Как тебя зовут?

– Сунгхари.

– Имя ненастоящее?

– Нет. Так звали мою бабушку.

– Она жива?

– Умерла. В рабстве, на помпилианской галере.

– Соболезную.

– Ничего, это случилось давно. Двадцать лет назад. Я её плохо помню, бабушку. Я тогда была совсем маленькой.

– Садись, – Гюнтер похлопал по краю кровати. – Не бойся, у меня запросы обычные. Надолго не задержу.

– Спасибо.

Хамство давалось всё легче и легче. Скоро, наверное, грудь обрастёт курчавыми волосами, а кулаки превратятся в пудовые гири. Если бы ещё не это жалкое «спасибо»… В Управлении, принимая у себя в коттедже одну девушку за другой, Гюнтер выяснил два неприятных момента. Первым пришло осознание, что предыдущий сексуальный опыт кавалера Сандерсона был, прямо скажем, куцым. Вторым пунктом кавалер Сандерсон понял, что не слишком-то горит желанием расширять этот опыт таким специфическим образом. Он смущался женщин, с которыми не мог поговорить ни до, ни после секса, смущался, когда они сразу, можно сказать, с порога приступали к любовным играм, возбуждая его сперва для полового акта, а потом – для закрепления эффекта; смущался, когда, организовав дубль и зафиксировав семяизвержение, они одевались, прощались и уходили, не задерживаясь ни на минуту. Молодость брала своё, похоть срабатывала безотказно, гормоны-феромоны, раз-два, туда-сюда – Гюнтер честно выполнял постельную обязанность. Для этого ему действительно хватало малого, но всё превращалось в рутину, а значит, отшибало любые порывы искать новизну приёмов, и уж тем более какие-то чувства, кроме первобытных.

Сейчас, после знакомства с Натху, узнав обстоятельства рождения мальчика, кавалер Сандерсон ясно понял третий, самый отвратительный момент. Мама, папа, отвернитесь, заткните уши! Ваш сын, который шарахался от сверстниц, не зная толком, как с ними общаться, превратился в участника евгенических экспериментов. Если ваш сын сумел зачать одного небывалого антиса – отчего бы ему не зачать и другого? Методом проб и ошибок, раздвигая ноги идеальным образцам женственности, отобранным лично Тираном для вящей славы Ларгитаса.

«Седрик, дружище, ты мне завидуешь? Не ври, я же знаю, что завидуешь…»

Девушка села на кровать, на самый краешек.

– Сейчас, – Гюнтер похлопал Сунгхари по бедру. – Сейчас начнём, не переживай. Чем тебе заплатили за визит ко мне?

– Ничем.

Всё-таки она отличалась от женщин, приходивших раньше. У тех были замашки шлюх. Наверное, Сунгхари биологически очень хороша для поставленной Тираном цели. Гюнтер понятия не имел, какими качествами должна обладать возможная мать гипотетического антиса, рождённого от смешанного брака, но он не сомневался, что на Тирана работают лучшие эксперты планеты.

– Ты что, согласилась просто так? Из любви к искусству?

– Из любви к искусству.

– Не надо. Не ври мне. Хочешь молчать – молчи, только не ври.

– Из любви к искусству. Ваши доверенные лица оплатили мне полный курс обучения в Вюскерской консерватории, по классу виолончели. Ближе к родам мне оформят академический отпуск. После родов я продолжу обучение. С дипломом Вюскера меня возьмут в симфонический оркестр под управлением Ямари Пхета. Художественный руководитель оркестра уже подписал гарантийное письмо. Вы любите музыку?