Не говори никому - Млада Рябинина

скрываю от других, что у меня есть проблемы с агрессией.

— Ты такая, какая ты есть, Катя. — Подцепил указательным пальцем мой подбородок и подтянул к себе ближе, заставляя утонуть в водовороте искрящего поцелуя. Мурашки заскакали по коже и бросились куда-то глубоко, вороша еще неостывшие угли.

— Поэтому, — оставив между нашими губами несколько сантиметров, просипела, — мне не хотелось работать с психиатрами, казалось, будто меня закуют в кандалы. Зато была альтернатива — истощать свой организм, чтобы упасть замертво.

— Ты бы не смогла упасть замертво. Разве что превратиться в воду, а я бы эту воду поставил себе в кабинет как трофей.

— Ты портишь всю романтику, — надуваю губки.

Семен с теплотой целует в один уголок губ, потом в другой, а в следующую минуту быстро, но жадно впивается в приоткрытые губы. Я успеваю издать какой-то жадный стон, как самый желанный мужчина прерывается. Необузданность трещит в воздухе, пар сгущается в подобие электричества, бьющее током.

— Нам пора оставить прошлое. Ты так не считаешь?

Глаза на мгновение закрываются от упокоения. Шершавая ладонь мужчины смещается с губ на щеку, стремиться к шее и очерчивает ее до уха, играет с маленьким колечком серьги и растворяется в потоке завивающихся после душа волос.

Я поднимаю руку и по инерции провожу пальцами по его шее, уходящие в гущу волос, которые в итоге начинаю перебирать. Наше единение напоминает просыпающийся цветок после стольких лет зимы, обычно их именуют подснежники: чистые, белесые, межзвездные. Каждый цветочек постепенно отрывается по мере накопления лучей, чтобы потом засверкать. Сидеть в обнимку с ним, впитывать каждый дюйм нас несовершенных, а просто людей, умеющие преодолевать препятствия. Быть смелыми, любимыми и хрупкими. Как и цветы, заметьте.

Глаза высыхают, пока наша идиллия пестрит всеми цветами радуги в полной тишине. Только за тишиной тихо, еле слышимо играет плавная песня, которую обычно любят использовать в драматических фильмах в сценах, где главным героям больше ничего не страшно.

Прошлое на то и прошлое, что мы его помним, но не должны стать его узниками.

— А еще лучше было бы… — Его грудь вздымается. Невольно облизываюсь, стоит зацепиться глазами за вычерченное на бумаге штрихами его тело. Желание разливается, как капель, опоясывая жаром все тело. — Если бы ты показала пару приемов со своих тренировок.

Я широко улыбаюсь и, толкнув, запрыгиваю на него, попутно сбрасывая с нас простыни. Мужчина удивляется моему порыву, затем и вовсе забывается в дурмане наших туманных вздохов.

9 глава

Просто почувствуй,

Насладись мгновением.

Сгорать в огне обман.

Ведь взглянув в зеркало,

Понимаешь, кто здесь дурман.

Что ж, как и всегда в сказках, приходит конец. Эй, конец точно не самой истории.

…Приходит конец волшебных минут.

Возвращаться домой мне было не то что стыдно, скорее я чувствовала себя немного смущенной и неуверенной к тому, что считается моим существенным доказательством на безымянном пальце. Такое бывает, поверьте, без неопределенных сомнений не строиться вся череда запутанных нитей. Хотя ее стоило порицать, увы, твердолобость со мной будет всегда.

При попытке, наконец, собраться и все же явиться домой, как блудный пес, мне преграждало путь голая стена, которая умудрялась каждый раз увязывать в водовороте нетерпящих пристрастий. Было так восхитительно, непостижимо, отчего нам трудно было оторваться друг от друга. Ни с кем другим (легкое флиртование с некоторыми мальчиками), даже с моим мужем, не было преисполнено чем-то феерическим, отчужденным, неявственным и одновременно наполненным нежность., спрятанной в броской коробке, которую убрали на чердак. И я на каждый вздох, слияние, поцелуи хотела еще больше; наконец, потонуть в нем, как и он во мне. Наши глаза стали маятником в тумане. Смеялись при рассказах историй из детства, дурачились, словно дети, занимались сексом, ели. Пока…

Ближе к четырем часам вечера мой телефон стал разрываться звонками и сообщениями. Магия прекрасного уединения испарилась, уступая совсем иным преткновениям. Меня ждал дома муж и сын. Внутри меня что-то содрогнулось, но мне не хотелось этого признавать.

Я поднялась с постели, ощущая себя ватой. Между ног все саднило, попутно с этим разливалась медовая тяжесть, замещающая дискомфорт. Кости и мышцы ломило. В воздухе витал смешанный запах одеколона с потом и страстью, который не скоро покинет пределы спальни. Подошла к стулу, на котором лежали мои вещи и принялась одеваться.

— У меня где-то хранились наручники, можно было бы сейчас ими воспользоваться, — раздосадовано пробубнил мужчина. Посмотрела на него через плечо, приметив кокетливый взгляд.

Я отвернулась с дерзкой ухмылкой. Ветерок дул мне в спину, которой я повернулась по направлению мужчины, предоставив лучшее обозрение моего тела. Как только я нагнулась, чтобы поднять упавшие трусики, кто-то демонстративно замычал. Я быстро надела их.

— И лучше в такой позе, где твоя миленькая попка будет центром моего пиршества.

— Перестань слюни пускать и лучше помоги застегнуть молнию на бюстгальтере!

Заскрипел матрас под весом такого огромного рыцаря, не хватающему белого коня с причудливым мечом. Надеюсь, вы поняли, о чем я говорила. Вдела руки в лямки немного замысловатого бюстгальтера, который стоил немало денег, зато очень удобный, и замерла в ожидании контраста, которое вызывает во мне Семен.

Он подошел ко мне вплотную, вклинился своим стояком между моих ягодиц, отчего я снова стала бесстыдно истекать, потом собрал волосы в кучу и перекинул на одно плечо, чтобы начать с ленивых, заманивающих ласк.

— Семен, не получится. Меня уже ждут.

— Подождут еще, — томно уверил, ведя рукой вдоль позвоночника. Колючки следом за его пальцами размножались и играли в догонялки.

— Тебе нужен холодный, контрастный душ, — выговорила кое-как и прикусила нижнюю губу, когда он затронул губами местечко за ушком.

— А еще лучше — ты.

— Застегни мне, пожалуйста, — взяв немного инициативу на себя, проговорила на выдохе и сделала шаг вперед, чтобы прервать целый звездопад. Господи, помилуй, я залезла в котел самого дьявола.

Я ощутила каждым оголившимся нервом магически жгучее прикосновение шершавых фаланг, дотронувшиеся сначала до кружевной ткани трусиков и двигающиеся спиралью к верху. Мурашки защекотали мои руки, груди отяжелели от пролившейся вязкой смеси. Ткань чашечек теперь неприятно давило и зудело. Дай мне уйти! Дай. Мне. Уйти.

Мужчина взял две половинки и тянул время, словно оттягивая неминуемое, уже сгустившееся дегтем испорченных потребностей. Какой кошмар спать с отцом воспитанницы! Я уже потеряла грань всего возможного, могу потерять чью-то милость из-за чертовых требований эго, и хочу продолжать это терять, потому что кажется, что во мне все живет. Все просыпается после долгой спячки. Проще говоря, Антарктида тает.

— Ты впервые изменила своему мужу?

Я