За грехи отцов - Анна Блейк

погряз, и вдохнуть свежего воздуха. В школе он не получал наслаждения от общения с одноклассниками. Вне школы тоже. Только изредка сидел дома с мамой и слушал ее рассказы о том, как наследница богатого рода потеряла все из-за любви. Убежала из дома с недостойным мужчиной, родила двоих детей и была вынуждена убирать чужие дома в то время, когда ее собственная семья жила здесь же, в Треверберге, и зарабатывала баснословные деньги, контролируя почти всю банковскую систему города. Но отец вычеркнул ее из завещания. А она, воспитанная в роскоши, думала, что счастье не в деньгах. Она ошибалась. Она рассказала, что на самом деле работала на двух работах, но наотрез отказалась говорить, какой была основная. Повзрослевший Альберт понимал, что да, так и было. Потому что дома они убирали с определенной периодичностью, но в другие дни мать отсутствовала. Они были предоставлены друг другу с Лили.

Тогда Альберт поставил себе еще одну зарубку: ты должен зарабатывать и не имеешь права отказываться от того, что тебе принадлежит. Но Тайра…

Они встретились снова через неделю. Девушка опять вышла раньше и стояла около лестницы, нервно куря. Альберт пребывал в благостном расположении духа: Лили говорила с ним почти нормально, – и при виде новой знакомой улыбнулся. Он знал, что выглядит старше своих лет. Что хорош собой. И подумал, что их встреча может что-то изменить.

Когда они впервые поцеловались, он чуть не лишился остатков разума. Они встречались несколько месяцев. Сначала каждую неделю. Потом чаще. Говорили обо всем на свете. А потом провели друг с другом одну летнюю ночь.

Ту летнюю ночь. Когда она сбежала с лестницы клинического центра, а он приветственно взмахнул рукой и улыбнулся, предвкушая многочасовую прогулку. Тайра казалась счастливой. Она должна была быть счастливой. Но в моменты, когда он ее касался, девушка дрожала и с трудом сдерживала слезы. Альберт не стал продолжать. Он обнял ее, поцеловал и принялся гладить по волосам, согревая своим теплом.

Как Лили.

– Я человек без души, – сообщила Тайра, этой простой фразой перевернув само естество. Он так удивился, что чуть не отшатнулся в сторону, но вместо этого только крепче прижал ее к себе. – Я даже не могу открываться любимому парню.

– Любимому? – улыбнулся он.

Тайра откинулась в его объятиях и заглянула в глаза. Эта минута ярко светилась в памяти и спустя года. Ее бледное лицо, светлые волосы и яркие прекрасные глаза. Ему казалось, что и он любит ее. Но пружина уже начала свой смертоносный разворот.

– Я никогда не смогу быть счастливой. Не хочу жить.

Она заплакала, снова спряталась у него на груди. А потом рассказала все. Про то, как погиб отец, когда ей было тринадцать. Он разбился на автомобиле. Увидев его переломанное тело, она поняла, что жизнь закончена. И чуть не отправилась следом за ним. Мать спасла. Мать горевала недолго и уже через год привела домой нового мужика. Они сыграли свадьбу. Тайру заставляли называть его «папочка». Он требовал, чтобы она обращалась к нему «папочка» и тогда, когда насиловал ее, пользуясь моментами, когда жены не было дома. Жизнь Тайры превратилась в кромешный ад.

Даже после её совершеннолетия.

Она рассказывала все Альберту, а он чувствовал, как снова раскалывается с таким трудом собранный мир. Он держал в объятиях девушку, которую минуту назад целовал и с которой хотел бы провести ближайшее время, а то и всю жизнь, и понимал, что на самом деле решение уже принято, а пружина уже развернулась.

Тогда же он узнал, что Тайра наркоманка. Она показала ему целый арсенал таблеток. И говорила, что только так держится на краю. Сейчас отчим уехал из города. Она попыталась все рассказать матери, но та ее высмеяла.

Альберт осознал, что до сих пор был слишком наивен.

Он за несколько месяцев не понял, что его девушка наркоманка. Не считал, что она – как Лили. Больше такой ошибки он повторить не должен.

Он освободил ее в конце лета. Тайра отвела его к своей ночлежке, где перебивалась, когда скандалы дома становились невыносимыми. Она легла на матрац, посмотрела ему в глаза и попросила помочь ей уснуть. Он не понял, что именно она имела в виду. Тогда еще не было морфия. Но девушка где-то раздобыла героин. Альберт сделал ей смертельную инъекцию. И долго смотрел на то, как жизнь вытекает из ее тела, надеясь, что ей не больно. А может, и было больно. Он тщательно вытер шприц и принадлежности, потом вложил их ей в руки, оставил рядом с трупом. И достал туристическую горелку.

Огонь очищает.

Пока пламя слизывало ее боль и остатки былого унижения, он плакал.

И строил план. Который и реализовал два месяца спустя, когда отчим Тайры вернулся в город.

– Я хочу, чтобы ему вырвали глаза, – шептала она в ту ночь, когда рассказала Альберту обо всем. – Я хочу, чтобы он никогда никого не смог отыметь. Я хочу, чтобы у него отсохли руки. Чтобы он страдал. Чтобы страдали все они.

Альберт все исполнил в точности.

Без такой помпезности, как Лили. Без лишних движений, без криков. Спокойно и методично. Сначала вырубил его. Потом связал. Привел в чувства. Отрезал руки хирургической пилой с электроприводом, предварительно вставив в рот кляп. Мужчина обливался потом, краснел и бледнел. Потерял сознание от боли. Альберт снова привел его в чувства. Выколол глаза. А потом рассек штанины и кастрировал. Руки, глаза и член сжег. А тело подбросил в одну из наркоманских ночлежек в предрассветный час.

Он не чувствовал ничего. Даже удовлетворения. Потому что осознавал, что начал священную войну.

17. Аксель

22 октября, пятница

Центральное управление полицией Треверберга

Аксель сжал руками ноющие виски. Кажется, пятая за утро чашка кофе была лишней. Он довел себя до той степени возбуждения, когда оно становилось полностью моторным, а разум отключался. Теперь нужно было пить воду, а еще лучше дать организму несколько часов сна. Только вот со сном получалось плохо. Вчера вечером он успел врезать замок в дверь спальни, а Сара почти до утра колотила в косяк, то приговаривая проклятия, то срываясь в плач. Грин думал, позвонить ли в неотложную психиатрическую помощь. Или дать женщине время адаптироваться к его присутствию. Наконец ближе к четырем он не выдержал, встал, открыл дверь, молча взял плачущую женщину за руку, отвел ее к себе, сделал инъекцию успокоительного. Вернулся в спальню и отключился, чтобы подскочить на месте в шесть утра, когда прозвонил третий или