Триумф христианства - Барт Д. Эрман

Итак, Константин возвел себе новую столицу и украсил ее трофеями разграбленной языческой империи. Город этот остался на века – и более тысячелетия, вплоть до завоевания Византии Оттоманской империей в 1453 году, был столицей христианского мира.

Хоть некоторые ученые и не верят в искренность обращения Константина, наделе никаких сомнений в его приверженности богу христиан быть не может[218]. Разумеется, остается техническая возможность, что все это было притворство. Однако, на мой взгляд, глубокая и личная заинтересованность Константина в деле защиты христианства должна положить конец всем подозрениям. Говоря его собственными словами, которые повторял он не раз – как, например, в послании жителям Палестины: «Я твердо веровал, что всю душу свою, все, чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны принести великому Богу» («Жизнь Константина», 2.29).

Не только внутренние христианские дела живо интересовали Константина; он предпринял важные шаги, чтобы улучшить положение Церкви и церковного клира. Как правило, средства на обеспечение общественной жизни в античных городах предоставляла главным образом местная аристократия – не за счет высоких налогов, но за счет тех требований, что предъявляло высокое общественное положение к их времени, силам и ресурсам. Государственная служба и активная общественная жизнь, как часто отмечалось, были для богатых бременем: нередко они включали в себя щедрое финансирование общественных зданий и мероприятий – таких трат не только ожидала, но даже и требовала от богачей община. Видное общественное положение давало влияние и почет, но и требовало немалых, порой весьма обременительных расходов.

Константин издал закон, которым освободил христианских клириков – к этому времени уже нередко членов местной аристократии – от общественных обязанностей, в том числе и от финансовых обязательств перед общиной. Более того, он щедро снабжал их пожертвованиями из имперской казны на благо их паствы. Самым же прославленным из даров Константина стало возведение по всей империи крупных церковных зданий, в том числе и Латеранского собора в Риме.

В некоторых случаях эти церкви вырастали на местах прежних значительных и прославленных языческих святилищ. Для этого, разумеется, требовалось сначала разрушить храмы. Как с одобрением сообщает в «Жизни Константина» Евсевий, Константин «разрушал до основания» «щедро украшенные капища, пользовавшиеся уважением беззаконных» («Жизнь Константина», 3.1).

На основании этого отрывка некоторые полагают, что Константин разорил и снес храмы по всей империи; однако Евсевий называет лишь пять святилищ, претерпевших такую судьбу: три из них были посвящены Афродите, одно связано со знаменитым противником Иисуса Аполлонием Тианским, и еще одно расположено в Мамре, почитаемом месте, связанном с ветхозаветным праотцом Авраамом (см.: Быт., 18). Один из храмов Афродиты также был расположен на Святой Земле – на месте страстей Иисусовых. Храмы Афродиты подозревались в организации культовой проституции, и это дало Константину веский повод стереть их с лица земли. Так или иначе, похоже, для уничтожения именно этих храмов у Константина были серьезные причины. Однако это не превратилось в общий тренд. Как пишет один современный ученый: «Нет причин обобщать эти случаи и делать из них выводы о сносе храмов по всей империи»[219]. Впрочем, и в этом можно увидеть предвестие грядущих, более мрачных событий.

Религиозная ревность, стоящая за этими сносами, постройками и перестройками, ясно видна и в рассказе Евсевия о возведении Храма Гроба Господня в Иерусалиме. Иногда считается, что инициатором этой постройки стала мать Константина, Елена, очень набожная христианка; но это, скорее всего, не соответствует действительности. Евсевий пишет, что самому Константину «угодно было священнейшее место спасительного воскресения в Иерусалиме сделать славным предметом всеобщего благоговения» («Жизнь Константина», 3.25). К несчастью, на этом месте уже стояло святилище. И не какое-нибудь, а нечестивое языческое святилище, выстроенное «нечестивцами», которые по наущению демонских сил решили скрыть от людей место погребения Иисуса. Они привезли откуда-то землю и «завалили ею все то место. Потом, подняв насыпь до некоторой высоты, замостили ее камнем, и под этой высокой насыпью сокрыли священную пещеру». Сверху же, на этой насыпи, возвели ужасную «гробницу душ», полную «мертвых идолов». Это было «мрачное жилище сладострастного демона любви» [Афродиты]. Ему язычники «на нечистых и мерзких жертвенниках приносили ненавистные жертвы». Что же оставалось Константину? Разумеется, смести это гнездо порока с лица земли! Святилище было полностью разрушено, насыпь под ним разрыта, и найдена пещера, где лежало тело Иисуса. На этом месте Константин возвел великолепный храм в честь Спасителя – и с тех пор, вплоть до наших дней, там не иссякает поток паломников и туристов.

Об участии в этом строительстве Елены мы ничего не знаем. Однако она проявляла ревность о Боге многими другими способами. Более всего известно ее благочестивое путешествие в Святую Землю: уже в возрасте семидесяти лет императрица-мать стала первой в истории паломницей, – до того христианам не приходило в голову «ходить там, где ходил Иисус». Но она это сделала – и привлекла огромные средства из имперской сокровищницы, чтобы вернуть в эти исторические места живую память о Христе[220]. Неверно, что Елена приписывала себе честь открытия древа Истинного Креста. Это позднейшая легенда. Евсевий, перечисляя основные вехи ее путешествия, ни о чем подобном не упоминает. Однако именно Елена выбрала памятные места для возведения двух церквей: церкви Рождества – в Вифлееме, где, как говорят, родился Иисус; и церкви Вознесения – вблизи Иерусалима, на Масличной горе, в месте, откуда Иисус вознесся на небеса после воскресения. Нет нужды говорить, что в этих благочестивых проектах Елену полностью поддерживал другой ревностный христианин – ее сын.

В противоположность ученым, считающим, что ревности по Боге Константину недоставало, некоторые современные специалисты, напротив, считают, что Константин был убежденным христианином и задался целью, в конечном счете, обратить всю империю[221]. Однако, скорее всего, это не так. Даже если сам Константин и был убежденным сторонником христианского бога, от желания навязать свою веру всем подданным его должны были останавливать политические соображения. Что выходит из принуждения, он понимал слишком хорошо. Он помнил времена Великого гонения, более того – находился в это время при дворе Диоклетиана, а затем Галерия, так что знал дело во всех подробностях. Гонения не сработали. Константин, несомненно, умел добиваться своего не мытьем, так катаньем, когда считал нужным, – как в случае с епископами на Соборе в Никее. Но навязывать чуждую веру своим подданным, в основном язычникам, он не считал необходимым[222].