Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Моторов

— За то, чтобы кусты всегда были густыми и мягкими!

— Чтобы нам самим ходить в аптеку исключительно за презервативами!

Победителем, судя по всему, был признан тост:

— Чтобы Света светила, Катя катила, Люба любила и Даша… просто молодец!

Соседка моя, услышав это, страшно развеселилась и во время припадка смеха, оглушительно повизгивая, врезала мне локтем с такой силой, что лишь чудом я избежал разрыва селезенки.

К тому времени языки у многих стали заметно заплетаться, ноги уже явно не держали. В общем, это было неудивительно, пили не закусывая, за пару часов опустошив не только те бутылки, что были выданы в начале полета, но и изрядный запас, приобретенный в Duty Free аэропорта Домодедово.

Поэтому, когда кто-то неугомонный предложил, несколько повторяясь: «Всех, кто когда-либо любил, прошу встать!!!» — это уже никто не поддержал, да его и самого хватило лишь на то, чтобы поднять над головой руку с пластиковым стаканчиком, не покидая кресла.

И только я снова приладился почитать, как все стали хором петь песни.

Сначала грянули сакральное «Из-за острова на стрежень». Затем «Ой, цветет калина». Почти без перерыва «Вот кто-то с горочки спустился». Строки «Парня полюбила на свою беду» и «На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет» с огромным воодушевлением пели представители обоих полов, причем мужики намного вдохновеннее.

По мере того как иссякал репертуар взрослый, исполнители стали подключать песни юношеские, подростковые и даже детские. Были исполнены «Когда уйдем со школьного двора», «Крылатые качели», «Если с другом вышел в путь».

Во время хорового пения «Голубого вагона» парень на несколько рядов впереди, заранее где-то переодевшийся в шорты и гавайскую рубаху, вскочил на кресло и, воздев руки вверх, начал хлопать в ладоши и так отчаянно крутить головой, что я бы не удивился, если бы она у него оторвалась и укатилась в проход.

Эта песня отняла остаток сил, народ кто повалился спать, кто отправился в туалет. Я сидел и развлекал себя мыслью, что, начнись у меня диарея, со своего места мне не выбраться. Даже если суметь форсировать храпящих моих соседок, проблемы это не решило бы: в каждый туалет выстроилась очередь человек по сорок. Угнетающее действие алкоголя на выработку вазопрессина не заставило себя ждать.

Тут мужику через проход стало явно плохо. Он держался за живот, морщился и стонал от боли. Сочувствующие стали требовать стюардессу, но та, как истинный представитель МЧС, откровенно не торопилась появиться по столь пустяковому поводу. Спустя какое-то время к его креслу сумела пробиться Яна, мой знакомый менеджер из фармацевтического гиганта. Яна в прошлом была хорошим анестезиологом, и мы начали с ней переговариваться через моих спящих соседок, устроив таким образом импровизированный консилиум на высоте десяти тысяч метров.

Толком осмотреть беднягу не представлялось возможным, из-за этой давки в туалет его невозможно было уложить в проход, чтоб пропальпировать живот, но вид и жалобы страдальца говорили о том, что у нашего пациента либо острый панкреатит, либо желчная колика. Ну а чему удивляться, если с утра пораньше заливать в себя ханку литрами.

Яна отправилась за аптечкой, вернувшись, вернее сказать, протиснувшись сквозь толпу в проходе, минут через десять. В укладке — недаром ее собирал все тот же фармацевтический гигант, — на счастье, оказалась но-шпа в ампулах, четыре куба которой Яна вогнала мужику в мышцы плеча. В таких условиях спускать с него портки она не решилась, да и правильно. Еще Яна дала ему выпить омез, погладила по руке, успокоила, и тот быстро пошел на поправку, во всяком случае, перестал корчиться, а через четверть часа и вовсе заснул. Вот она, сила доброго слова.

Я снова раскрыл книгу и даже немного продвинулся в чтении, как тут стали разносить еду. Закуска эта очевидно запоздала, но, к моему удивлению, большинство из тех, кто стоял в туалет, бросили эту очередь и вернулись на свои места.

У меня давно затекло все тело, я не чувствовал ног, и все мысли были только о предстоящей посадке в Ирландии. До благословенного Шеннона, где нас обещали выпустить на пару часов в здание аэропорта, было уже недалеко.

Когда из-за облаков показались сочные, зеленые поля Ирландии, я едва не прослезился от счастья. Клянусь, мне померещились толстые красивые зайцы в этой изумрудной траве. И пока самолет катил по бетонной полосе, я уже воображал, как буду шагать по мраморному полу аэропорта, разминая затекшие члены, как зайду в нормальный красивый туалет, где четверть часа буду стоять у рукомойника, с наслаждением плескать себе в лицо холодной водой, фыркать, чистить зубы, а потом конечно же отправлюсь пить настоящий «Гиннесс» и расскажу об этом сыну Роме, который наверняка это оценит! Да, и обязательно куплю себе и всем своим домашним по футболке зеленого цвета на память об этой прекрасной стране и этих спасительных минутах или даже часах.

Нас не выпустили.

То ли экипаж решил денежки зажать, то ли организаторы — сэкономить, но для того, чтоб нас выпустили, нужно было заплатить какой-то сбор. Никто этого не сделал, видимо, решили — сядем, авось прокатит. Халява с ирландцами не прокатила, и все остались в самолете.

И те четырехчасовые мучения до Шеннона показались сущим раем. Выяснилось, что в стоящем без движения самолете находиться просто невозможно. Сначала смолкли двигатели, затем в салоне погас свет, а спустя минуту отключилась вентиляция. И наш ИЛ-62 тотчас превратился в душегубку.

Жара была как в Сахаре, в спертом воздухе, полном миазмов и перегара, казалось, совсем нет кислорода, и только пассажиры первых рядов еще как-то могли дышать. Экипаж упросили открыть дверь наружу, и к этим счастливчикам залетал спасительный ветерок.

Нас держали так пять часов. Уже через двадцать минут мне хотелось только одного — очутиться дома, выйти на балкон и жадно вдыхать этот чудесный декабрьский воздух, с запахом автомобильных выхлопов, такой родной, такой умопомрачительно бодрящий. Пошла она к черту, эта Доминикана, со своей жарой, солнцем, пляжами. Пошел он к черту, этот фармацевтический гигант, при своих миллиардах пожалевший каких-то копеек на нормальный самолет. Пошел он к черту, этот экипаж МЧС, начиная от капитана корабля, который не может договориться со службами аэропорта, кончая хамками стюардессами и хамами стюардами. И конечно же пошли к черту все эти мои попутчики, директора и топ-менеджеры аптечных сетей. Что с ними со всеми случается, когда они сбиваются в кучу? Почему им необходимо сразу же надраться и всю дорогу вести себя как полные кретины?

Каким-то чудом мне удалось растолкать и поднять моих храпящих соседок и вылезти наконец в проход. Кое-как наладив кровообращение в уже омертвевших конечностях, я отстоял гигантскую, вдоль всего самолета, очередь в туалет, захватив зубную щетку, но оказалось, что там нет воды. Затем занял такую же очередь в противоположный конец, протиснулся к открытой двери и немного подышал свежим ирландским ветром. Изголодавшийся по кислороду мозг тут же воспрял, и мысли стали не такими черными. А когда Яна угостила меня мандаринкой, мне и подавно все стало казаться милым и симпатичным.