Арифметика войны - Олег Ермаков

Он снова думал о Шамсе, колодезном халифе. Вот кто знал все подземные пути.

Луна уже наполовину зашла за вершины, и складки гор стали еще чернее, а над долиной от изломанных вершин до округлых холмов протянулась струна, косо разрезавшая воздух и отделившая свет от мрака.

Джанад прошагал еще вперед – и внезапно увидел мерцающую поверхность зеркальной необъятной чаши.

Клянусь небом и идущим ночью!

А что даст тебе знать, что такое идущий ночью?

Звезда пронизывающая.

Поистине, над всякой душой есть хранитель.

Пусть же посмотрит человек, из чего он создан!

Создан из воды изливающейся.

Выходит она из хребта и грудных костей.

Поистине, Он в силах вернуть его снова,

в тот день, как будут испытуемы тайны.

И нет у него ни силы, ни помощника.

Клянусь небом, обладателем возврата.

И землей, обладательницей раскалывания.

Это, поистине, слово решающее, и это – не шутка!

Они ведь замышляют хитрость.

И Я замышляю хитрость.

Дай же отсрочку неверным, отсрочь им немного![65]

Но уже гладь водная гасла, луна скатывалась за горный кряж, и струна света и тьмы оборвалась.

Дойдя до озера, Джанад снова наполнил бутыль в верблюжьей веревке, ополоснул лицо. Некоторое время он шел берегом, разглядывая склоны слева. Увидев ущельице, расколовшее кряж, приостановился. Неизвестно, куда оно уводит. Он направился дальше между озером и горными склонами. И остановился на дороге. Она шла параллельно ущельицу по распадку, перерезая кряж, а у озера поворачивала и тянулась, серея в предрассветных сумерках, вдоль берега.

Джанад пошел по обочине, не оставляя следов в пыли, налево, в глубь кряжа; впрочем, недалеко. Высмотрев вверху нагромождение почти квадратных, как игральные кости, валунов, свернул и полез по осыпи.

На рассвете там-сям в камнях и кустиках дикой розы засвистели птицы.

Только наверху, затратив на подъем почти час, Джанад подумал, что сильно рисковал, избрав этот путь. Ведь на дороге в любой момент могла показаться машина. Хотя, может, ему и удалось бы затаиться, слиться с камнями и предутренними сумерками.

Он утер лицо концом чалмы, отхлебнул из бутыли. Воду надо беречь, днем к озеру не сунешься.

Да, он рисковал, но кто знает, можно ли быстро выбраться сюда с другой стороны. Уже светает. Уже где-то за озером краснеет полоска зари. Днем перемещаться опасно.

Место показалось удобным. Джанад просунул между валунами ствол «Ли-Энфильда», закованный в дерево, повел им вправо-влево; обойдя свое укрытие, раскидал камни, чтобы не мешали. Еще раз примерился, прицелился…

Если бы в нужный момент эти валуны рухнули вниз.

Господь обратил в прах гору одним взглядом, когда Муса захотел Его лицезреть.

Моджахеды делают это все-таки с помощью взрывчатки.

Растущий свет менял цвет неба и каменных склонов, вода густо синела.

Памятуя о том, что Коран на заре имеет свидетелей, Джанад встал на молитву – так, чтобы валуны надежно укрывали его.

Приближающуюся машину он отлично расслышит в посвисте и щебете редких птиц.

Джанад разглядывал дорогу. Она была сера и пустынна, как будто пролегала где-то по лунной поверхности. Дорога еще была в тени. А озеро и берега его рыжели от солнца, небо сияло. Утренняя бодрость, возбуждение прошли. И здесь надо было ждать, запастись терпением. Но все-таки здесь шансов исполнить кисас[66]было больше.

В Кабуле высоколобые господа морщатся при упоминании этого обычая, считая его варварским. Как, впрочем, и другие обычаи.

Но те, кого он ждал здесь за камнями, сами это выбрали.

И против них – поворот зла.

Пророк освятил это своим именем и именем Господа, в каких бы книгах они ни скрывались… Няхматулла слишком ироничен.

«Горе всякому лжецу, грешнику!

Он слушает знамения Аллаха, читаемые ему, а потом упорствует, возносясь, точно не слыхал их. Обрадуй же его вестью о мучительном наказании!»[67]

Солнце выше поднималось над озером, переплавляя воду в золото, как великий алхимик. Джанада еще укрывали кубы камней, брошенные чьей-то рукой на эти нарды.

Споры друзей уже не имели никакого значения. Он знал, что ему делать. Он полностью доверился обычаю.

И каким-то образом все сошлось: он приехал сюда и не последовал за ушедшими, а остался. Это было явным свидетельством какого-то замысла. И сейчас он жалел лишь о том, что потерял столько времени и сразу не занялся поисками «Ли-Энфильда» на руинах дома дяди Каджира: тогда бы он достойно угостил тех солдат, ломавших ветки в садах и утащивших дверь. Но все-таки он отыскал винтовку, вот она лежит на камнях, тяжелая, с царапинами на прикладе, с выщербленным цевьем, перехваченным металлическим кольцом, с истрепанным кожаным ремнем и клеймом на ствольной коробке. Хорошо различима надпись:Lee ENFIELD.

Что это, имя человека, придумавшего ее, или название какого-то места, фабрики в Англии?

Англия покорила полмира, но так и не смогла пленить эти камни. Вот бы он удивился, этот джентльменLee, увидев Джанада с его изобретением. Причудливы пути вещей. Что уж говорить о человеческих судьбах.

Джанад здесь, и, значит, он исполняет предначертанное. Буквально написанное в его книге.

Ведь настоящая судьба прихотлива.

И ее рисунок начал проступать еще в жизни дяди Каджира. Может быть, тогда, когда дядя Каджир подружился в армии с Кокуджаном. И Джанад попал в Кабул – в блестящую пеструю столицу из нищей степи на пыльном плоскогорье. Конечно, и он наделен какими-то способностями, с легкостью запоминает стихи, целые главы из «Шах-намэ» и «Пяти поэм» Низами (не говоря о благородной Книге, которую он выучил еще в деревне), правила, даты; филологические трактаты ему так же интересны, как забавные истории Аль-Джахиза или Ибн Абу Раббихи; его ответы всегда с любопытством выслушивают преподаватели и аудитория; а по ночам в доме часовщика на Шер-Дарваз в своей комнате Джанад, отложив конспекты, открывал картонную затертую папку, на которой было написано:

ПЕСНИ ВЕРБЛЮЖЬЕГО ПОГОНЩИКА

Да, и то, что дядя Каджир выиграл на бегах приз – «Ли-Энфильд», – тоже линия этого рисунка. И многое другое, множество мелочей, на первый взгляд незначительных, а потом вдруг оказывающихся важными.

Неугомонный и отважный дядя Каджир одно время водил караваны. Он хорошо изучил повадки бактрианов и более выносливых дромедаров и участвовал в бегах в Северо-Западной провинции[68], где и выиграл приз: «Ли-Энфильд» 1916 года. Но однажды караван ограбили ночью, в сильный дождь, дядя так и не успел воспользоваться винтовкой; когда его разбудили, бандиты были далеко. Вверять судьбу караванов после этого ему уже никто не хотел, и дяде пришлось вернуться домой.