Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова - Егор Станиславович Холмогоров

class="p1">А стремление сыграть яркую роль на политической сцене (политический артистизм у него несомненно присутствовал) задавало единственное возможное амплуа националиста радикала – солдата, политического вожака, пламенного публициста, отличавшегося от остальных тем, что он совершенно не был связан формами русского патриотического дискурса, созданного в позднем СССР «русской партией». Не могу сказать, что эта дискурсивная свобода была чем-то однозначно хорошим (от его слегка бравирующего безбожия, антиклерикализма и антимонархизма меня всегда коробило), но оно придавало ему оригинальности.

Познакомились мы в декабре 2015 года. Лимонов на волне угасающей Русской Весны надеялся как-то ярко провести День Русской Нации, который нацболы традиционно отмечали 5 апреля, в день битвы на Чудском озере. Поэтому пригласил меня и еще несколько человек, среди которых я запомнил дочь генерала Рохлина и Кирилла Барабаша из АВН – вскоре его вместе с Юрием Мухиным посадили в тюрьму, а я на всякий случай сжег данный им листок с телефоном, никогда не знаешь к кому с чем придут и что приобщат к делу. Еще была девушка-нацболка, только что освободившаяся с зоны, стриженая и красивая.

Связывался со мной Александр Аверин, пресс-секретарь НБП, которого, увы, тоже посадили, обвинив в том, что он якобы пытался провезти с Донбасса пистолет. Осудили зря, и если не вез и даже если вез. Осудили в рамках всё той же фантазии, что нацболы стремятся использовать ополчение для «восстания» тут – мифология нулевого года все еще тяготеет над лимоновцами. Лимонов был на него зол: «Аверин выйдет и будет ещё более зазнаистый чем глава «За Правду». Наберётесь с ним горя, нацболы. В моих глазах он дезертир, поехал в ЛНР, куда его партия не посылала, знал о готовящемся подбросе оружия. Хвастливый парень, который приколет себе отсидку как знак достоинства». (Однако, пользуясь случаем, обращаюсь к правительству нашему с просьбою – отпустите Аверина, пусть не зазнаётся – и вообще, русских сажать неправильно).

Затея устроить акцию, скажу честно, была дохлая – в начале 2016 года власть боялась любых напоминаний о Русской Весне как никогда до и никогда после. Было даже придумано выражение-спойлер, «крымская весна» и насаждено квадратно-гнездовым методом с таким нажимом, что сегодня многие говорят так без всякого принуждения.

Но кто же откажется познакомиться с Лимоновым?

Мы обменялись книгами (я ему «Карать карателей», он мне вышеупомянутую «Книгу мертвых-3») и заговорили как два публициста из одного холдинга – про издательства, рукописи, гонорары. Это было приятный разговор почти не про политику, так как про политику не о чем было разговаривать, мы в этот момент сходились во всем.

В какой-то момент я увидел стоящую в углу трость. Трость из простого дерева с пластмассовым набалдашником и наконечником из охотничьей гильзы, которую, видимо, подарили Лимонову соратники. Я в обществе широко известен любовью к тростям и, наверное, на моем лице отразился хватательно-любовательный рефлекс, так что Лимонов мне её просто подарил. Подарок ему, в общем, особо ничего не стоил – эта трость слишком велика даже для меня, который выше на полголовы, ему с нею ходить было бы абсолютно неудобно – выглядел бы как Гэндальф.

Я сразу представил, сколько писателей наверняка мечтало бы, чтобы он подарил такую трость им, чтобы потом в мемуарах они могли тонко намечать, что это была не палка с гильзой и пластмассовой ручкой, а Жезл-Эстафета, который Учитель передал Ученику. Слава Богу я не писатель, а потому для меня это просто памятная вещь от великого человека. Я иногда хожу с нею гулять, но она даже мне велика.

Когда 20 июня 2020 года мы хоронили на Троекуровском кладбище прах великого русского философа и писателя Константина Крылова, я взял с собой эту трость, чтобы дойти с нею до могилы Лимонова и отдать ему последний долг. Каким-то чудом «государственного преступника» похоронили на втором по статусу кладбище России – Троекуровском. Тем самым невольно было положено создание там русского некрополя – Игорь Шафаревич, Сергей Семанов, Эдуард Лимонов, отец Всеволод Чаплин. Когда умер Крылов, я понял, что не мытьем, так катаньем нужно добиться, чтобы и он упокоился там же, хотя с точки зрения государства РФ этого человека не существовало. И мы своего добились, хоть это обошлось и недешево.

Но, вернемся к той встрече с Лимоновым.

В Лимонове оказалось много тепла и доброго простого обаяния. С ним хотелось подружиться, но подвела застенчивость. Я представил, сколько ежедневно его осаждает людей, желающих пообщаться, так что стало совестно загружать горизонт еще и собой. По этой затее была еще одна встреча с участием Егора Просвирнина, но большая её часть была посвящена тому, что Просвирнин на каждую мою реплику пространно объяснял почему я не прав. Так что у Лимонова должно было создаться впечатление, что националисты совсем безнадежны, если даже два Егора не могут договориться. С Просвирниным они, кстати, неплохо сотрудничали, Лимонов, в частности, дал ему большое интервью.

Мы снова встретились в феврале 2016 на юбилее Владимира Бондаренко, замечательного критика и человека, буквально собирающего собой нашу русскую литературу. За прошедшие три месяца Стрелков создал «Комитет 25 января» – Лимонов в него вошел, и почти сразу вышел. Но обсуждали мы опять не политику.

Пока со сцены витийствовал Зюганов, мы стояли у лестницы, лимоновский охранник нас фотографировал, а мы обсуждали накрывшую катастрофу. Властные либералы наконец-то решили прихлопнуть наш «патриотический гадюшник» в «Известиях», доставлявший столько дискомфорта либеральной общественности. Туда, уволив Межуева, назначили нелепого человека, который первым делом начал учить «недостаточно статусного» Лимонова как правильно писать колонки в «статусное издание». Лимонов, разумеется, его публично послал, прекратили сотрудничество с изданием и все мы (собственно этого от нас и добивались).

Мы обсуждали с Лимоновым сложившееся положение и куда теперь писать. И он вдруг резко мне показался ужасно постаревшим. Ему, человеку пушкинского калибра в русской литературе, опять показали на «место». Окошко Русской Весны с побрякиванием стекол схлопывалось. Было, конечно, не привыкать, но когда тебе без малого 75 и времени на получение «официального признания» уже нет – обидно. Ты объективно оказался отцом новой «послекрымской» России, а вокруг тебя сажают людей, третируют третьесортные карьерные прохиндеи, ты для этих, по-прежнему, никто. Но и уходить в оппозицию смысла нет, так как нет больше оппозиции, есть украинский полк «Бранденбург» в тылу. Если бы не это схлопывание, я думаю, он бы прожил на десять лет больше.

На сцену он тоже поднялся какой-то уставший и начал вспоминать свою бесприютную молодость, ночевки у Бондаренко на раскладушке и читал непонятные аудитории плохие стихи про беременную Золушку. Стихи