Дождь в Париже - Роман Сенчин

«В общем-то, все по закону. Жалко, что твоя родня попала, но замять не получится. Надо было тогда с теми чуваками договариваться. Или мне сразу сообщить. А теперь они государство натравили, – и посоветовал порезать свиней, продать мясо, лучше за пределами республики. – Не будет предмета для наезда – наверняка отстанут. Хотя могут и добить, если сильно разозлились».

Георгий Анатольевич вскинулся, когда Андрей передал ему эти слова.

«Это подсобное хозяйство! Большое, да, но внутри наших оград. Кого касается? – Тесть бешеными глазами уставился на Андрея. – А?»

«Ну вот, коснулось. – Андрей заразился бешенством. – Надо было раньше все законно делать. Такое количество держать – рано или поздно должны были наехать».

«Если законно – нас бы сразу задавили».

Георгий Анатольевич постепенно успокоился, созвал семейный совет.

Осень только начиналась, колоть такое количество свиней за раз было нереально. Где хранить? Как переправить такую гору за Саяны?

Договорились с частником, у которого был рефрижератор, вывезти мясо; нашли другого частника, согласившегося сдать в аренду на неделю две большие морозильные камеры.

Михаил смотался в Абакан и уговорил знакомого торговца мясом приютить временно их туши. Переговорил с тамошней мясной мафией, чтобы пустили их на рынок, – «безвыходное положение, мужики, надо срочно свернуться».

Да, вроде бы нашли пути более или менее приемлемого выхода из ситуации. Стали готовиться к забою. Без малого сотня свиней – не шутка… Андрей ломал голову, как бы отвертеться от участия: боялся, что крезанётся от ручьев крови, гор внутренностей, от запаха паленой шерсти.

И тут к Михаилу прибыла ветеринарная служба с известием, что в городе обнаружены очаги свиной чумы и все свиньи, оказавшиеся в зоне риска, подлежат уничтожению.

«У нас не зона риска – все живы-здоровы. До свидания», – по своему обыкновению жестко отрезал Михаил.

«Нет, не до свидания».

Михаил рявкнул и стал закрывать калитку.

Но документы, милиция и даже два омоновца с автоматами оказались сильнее Михаиловой глотки. Визжащих свиней выволакивали из стаек и бросали в кузов грузовика с высокими бортами.

«Стреляйте здесь! – орал Михаил. – Здесь, чтоб я видел!»

Ему без всяких эмоций, делово отвечали:

«Уничтожение производится бескровным способом на полигоне, возле рва. Затем предусмотрено сожжение и закапывание».

Михаил хотел было поехать за грузовиком, чтоб убедиться, что свиней действительно убьют. Его задержали:

«Необходимо оформить бумаги. Ознакомьтесь с постановлением. Потом ведь сами будете говорить, что незаконно… Подпишите вот здесь, здесь, здесь…»

Пока Михаил отказывался подписывать, пока доказывал, что постановление – филькина грамота, грузовик уехал. А тут как раз позвонила мать и, рыдая, сообщила, что свиней забирают и у них. Михаил осел на землю…

Как потом выяснилось, то же самое произошло и с несколькими соседями Шаталовых. Но у тех было по одной-две. Скорее всего, соседи пострадали для создания видимости хоть какого-то правдоподобия угрозы этой самой чумы. В местном интернете появились короткие сообщения о ликвидации ее очагов.

Кое-как оправившись от потрясения, очнувшись от шока, Шаталовы стали требовать компенсации.

На первых порах в разнообразных кабинетах их требования поддержали:

«Конечно, конечно! Компенсация предусмотрена… Так, сколько голов?»

«Вот, тут написано – девяносто шесть».

«Ой-ё-ёй, жалко-то как!.. А общий вес?»

«Да кто их взвешивал… Все в такой спешке произошло. С автоматами…»

«Так, так… Но нужен общий вес. Исходя из него, и начисляется сумма компенсации».

Шаталовы начинали кипятиться:

«Мы же говорим – не давали нам ни взвешивать, ничего. Просто вытаскивали свиней и кидали в машину… Было четыре племенных хряка, одиннадцать маток и остальные февральские, мартовские – на убой. Каждая уж не меньше ста килограммов».

«Ну как теперь наверняка скажешь, – вздыхали кабинетные. – Это, конечно, нарушение. Будем разбираться».

Разбирались медленно. Так медленно, что постепенно желание бороться за справедливость и деньги у Шаталовых стало слабеть. Тем более что у разбиравшихся появлялось все больше вопросов к ним. И постепенно из пострадавших Шаталовы превращались в виновников: отсутствие ветеринарных документов, антисанитария, сомнительный корм…

Андрей в те месяцы редко бывал в Каа-Хеме и у Михаила. Атмосфера в их домах царила очень тяжелая, а распахнутые, обрызганные какой-то вонючей жидкостью темные и пустые стайки наводили такую тоску, что хотелось скулить.

Зато с работой у него становилось лучше и лучше. Валом шли заказы, подрастала зарплата. Хотелось спокойного отдыха после смены, веселья в выходные, а тут грустная Алина, одного взгляда на которую хватало, чтоб вспомнить о беде, постигшей ее семью.

Сначала он надеялся, что Шаталовы возобновят разведение свиней. Конечно, не в тех масштабах, что прежде, но все же. Вернутся к делу, которым занимались многие годы, и боль постепенно пройдет. Но вместо этого они стали планировать переезд.

Еще в советское время, до начала напряженности в Туве, семья двоюродного брата Алининой матери уехала в Воронежскую область, создала мощное фермерское хозяйство и вот уже больше двадцати лет считалась довольно состоятельной. Наверное, эта стабильность и подкупила Шаталовых: если родственники не разорились в девяностые, ведя легальное дело, то уж наверняка закрепились в тех краях прочно.

Начались долгие переговоры с воронежскими, неспешная, зато основательная подготовка к оставлению родины. Малой, исторической… Да нет, «родина» на самом деле не нуждается в прилагательном. Родина – пятачок земли, где обрел сознание, стал понимать, что ты есть и что ты живешь вот здесь, на этом пятачке. Если потом не меняешь пятачок, то все сильнее врастаешь в этот. Бывает, врастаешь так, что не можешь себя выдернуть, хотя понимаешь, что выдернуть необходимо – необходимо переместиться.

Был момент, когда Андрей изо всех сил убеждал себя, что нужно уехать. Или вместе с Шаталовыми в неведомый городок Бобров, или к своим родителям в Тарту, или предложить Алине еще что-нибудь. Говорил себе: «Это не твоя родина, ты родился не здесь, ничего дорогого у тебя здесь нет. Что было – давно потеряно. Продавай квартирёшку, дели с Ольгой деньги, бери сына, жену, пару чемоданов и сваливай».

Убеждал, убеждал и не мог убедить. И не смог.

* * *

Добрался до отеля буквально по стенке. У дверей собрался и вошел твердо, прошагал до лифта, демонстративно не отреагировав на непременный и бесящий «бонжу-ур», и в лифте снова ослаб, раскис. Кое-как, подтягиваясь руками по перилам, затащил себя на мансарду, вынул ключ с гирькой-брелоком, открыл дверь и рухнул на кровать.