Мальинверно - Доменико Дара

Он снял очки и пристально посмотрел на меня, говорю ли я правду. Я впервые видел его глаза, которые потрясли меня своей чернотой и глубиной.

Он снова согласно кивнул, надел очки и посмотрел на меня в ожидании распоряжений.

– Помнишь гроб, который эксгумировали? Вечером, после закрытия кладбища, мы положим ее в этот гроб и похороним.

Я закрыл ее лицо, сверху положил покрывала, и мы вышли. Загрузил еще тачку и двинулся к могиле Эммы. Илия последовал за мной. По дороге он подал мне знак остановиться и велел идти за ним. Подошли к его могиле, он предлагал похоронить Офелию там.

– Илия, она бы предпочла другое место.

Когда мы подошли к могиле Эммы, я добавил:

– Здесь, рядом со своей матерью.

Илия ничуть не удивился, кто знает, что еще рассказывала ему Офелия? Этого я никогда не узнаю.

– Она тебе о ней рассказывала?

Он кивнул в ответ: да.

Мы принялись за работу с усердием. Он подавал мне кирпичи, я выкладывал стены. Мы закончили все, включая верх.

Недавно пробили полдень. Работа была не идеальная, но годилась. Я оставил запас кирпичей и раствор для последнего этапа. Попрощался с ним, не решаясь взглянуть ему в глаза:

– Встретимся после закрытия.

Хотел было пойти домой, но, войдя в покойницкую, решил остаться с Офелией до открытия библиотеки.

Сел, прислонился головой к стене, ноги положил на табуретку. Склеп был готов, можно было остановиться и перевести дух. Я расплакался.

Она продумала все вплоть до мельчайших деталей. Еще не зная меня, когда наблюдала за мной издалека, в ее голове уже тогда сложился этот замысел. Она меня изучала, угождала мне, чтобы сейчас мы оказались с ней в подобной ситуации. Ее заботы, внимание, просьба не бросать ее никогда, все вело в полутень задуманной смерти. Жизнь ее стала лишь нагромождением лжи, которой она, как вуалью, обволакивала свою любовь, чтобы спрятать ее. Во мне закипела злость, но ненадолго. На считаные минуты, уступив место невыносимой боли. Прилетел дрозд, постучал в окно. Я перепутал любовь и смерть. Слова выражают одно, но часто означают другое. Она обдумала все вплоть до мельчайших деталей, решила умереть здесь, чтобы облегчить мне задачу, чтобы не утруждать меня работой, чтобы я знал, с кем рядом ее похоронить.

Я был в отчаянии. Дыхания не хватало. Чем будет отныне моя жизнь, с утра подниматься, ковылять на кладбище и знать, что никогда ее не увижу?

На меня неожиданно накатил сон, как будто мне дали таблетку снотворного. Я сомкнул глаза и разомкнул их спустя час.

В библиотеку идти не хотелось, но я все равно поднялся. Убедился, что все в порядке, и запер покойницкую на три оборота ключа.

Нескончаемо долгим казалось мне время в библиотеке, я то и дело посматривал на стенные часы и лаконично отвечал на вопросы посетителей.

Закрыл библиотеку на полчаса раньше и поспешил на кладбище.

Илия был уже там. Я открыл покойницкую, и мы вошли вместе.

Без десяти шесть я дал сигнал о закрытии кладбища. Ждал пока выйдут все и для надежности попросил Илию обойти старый сектор и проверить, нет ли задержавшихся.

Мы остались с Илией одни. Я запер ворота.

– Начнем с гроба.

Пошли в подсобку, взяли тележку с гробом и довезли до покойницкой, потом съездили за крышкой. Все эти передвижения стоили мне страданий и боли. Я снял покрывала с тела Офелии. Посмотрел на ее лицо, красота которого была еще не тронута. Тут словно чья-то рука сдавила мне горло. Илия был потрясен по-своему. Я заметил, что когда подал ему знак взять ее за ноги, он не знал куда девать руки. Я поднял ее за плечи, и мы перенесли тело в гроб, который я устелил зеленым покрывалом. Пришлось слегка поджать ее ноги, ящик был небольшого размера. Скрестил ей руки на груди. Встали, в последний раз посмотрели на нее.

– Пора, – сказал я.

Подняли крышку и уложили сверху.

– Ты умеешь работать со сварочным аппаратом?

Илия кивнул. Он терпеливо и тщательно запаял цинковые края. С нечеловеческими усилиями перенесли гроб с телом на тележку. Колесо спустило совсем. Илия взялся толкать тележку, я ковылял и удерживал гроб. Он останавливался через каждые пять метров. Пару раз я его сменил, но с моей укороченной ногой этот номер не прошел. Четверть часа понадобилось нам, чтобы доехать до склепа Офелии. Пока Илия присел отдохнуть, я привез тележку для транспортировки грузов. Колеса ее громыхали, я уповал, что в это время никто не проходит возле стен кладбища.

Мой приятель отдышался.

– Последнее усилие, – сказал я Илии.

Перенесли гроб на тележку для грузов, стоявшую на высоте цементной плиты, взялись вдвоем и завезли ее внутрь склепа.

– Справились, – сказал я без сил, прислоняясь плечом к Илии, обессилевшему больше меня.

Выждал несколько минут, пока к рукам не вернулась чувствительность, подошел к горке кирпичей, замесил раствор и потихоньку стал заделывать вход. Хватило тридцати семи красных кирпичей, чтобы вычеркнуть Офелию из числа живущих, половина тех, что понадобились для моей матери. Закончил все покраской. Уронил в ведро с цементом кисть и захлебнулся от плача. Илия даже не пробовал меня утешать, он знал, что когда вскрывается боль, нужно дать ей выйти до капли.

И вот мы стояли уже у ворот и не могли расстаться, тайна того, что мы сделали, породнила нас навек.

Когда он ушел, я как будто остался без брата.

43

Когда он ушел, я накинул цепь на ворота кладбища, а сам остался внутри. Уселся в покойницкой, но вскоре понял, что сидеть не смогу. Мне надо было двигаться, я вышел и пошел наугад, куда глаза глядят, без всякой цели, кроме одной – выдохнуть, утишить свою боль. Со слезами на глазах останавливался у каждой могилы, пересекся взглядом с Марчелло и его неизвестной японской невестой, побывал у холмика любимой собаки Паргелия, возле погребенной ноги Ахава, у мраморного памятника Корильяно без фотографии и чувствовал себя одним из них. Изредка останавливался, утирал слезы и шел дальше: буду ходить, пока не свалюсь от усталости – единственный способ уснуть, заглушить боль и воспоминания, упраздниться как дух и плоть. Меня не останавливала даже темнота. Я блуждал взад-вперед, пока боль в ноге не стала нестерпимой, пока не мог сделать шагу без стона, пока не стал закусывать губу и ощущать во рту железистый привкус крови, для меня это было не впервой, то же самое случилось, когда не стало моей матери Катены, а потом моего