Спутники Волкодава - Павел Молитвин

— Смотрите, он дышит! Щеки розовеют! — донеслось до Ниилит откуда-то издалека, потом послышался счастливый плач Ичилимбы.

Ниилит видела, как маг, не переставая шептать заклинания, отпустил руку Найлика; как Тайлар, забыв об Азерги, подался к ожившему на глазах товарищу; как остальные мятежники, потрясенные свершившимся чудом, трогали и теребили командира разведчиков, грудь которого начала высоко вздыматься, а щеки налились здоровым румянцем. Ей хотелось крикнуть, чтобы они не были так беспечны, маг появился здесь неспроста и вовсе не для того, чтобы исцелить Найлика, но губы отказывались повиноваться, а волны божественной силы все вливались и вливались через нее в руку Азерги, пока наконец Ниилит не почувствовала, что тьма начинает застилать глаза, а тело, становясь невесомым, проваливается в пустоту.

Это не было похоже на потерю сознания. Девушке казалось, будто она падает, падает, падает в бесконечность, и чудовищное падение это было ужаснее самой страшной смерти. В ушах звенело, перед глазами метались клочья тьмы, а падение все длилось и длилось, пока не оборвалось всепожирающим всплеском пламени, из которого не было возврата. «Вот теперь уже точно конец…» — пронеслось в угасающем сознании переставшей ощущать собственное тело Ниилит, и она испытала ни с чем не сравнимое облегчение от того, что сострадательная смерть все-таки приняла ее в объятия…

— Они исчезают! Тают! Плавятся! — завопил кто-то за спиной Тайлара, и комадар, стремительно обернувшись, увидел, как призрачные, словно сотканные из дыма фигуры старика и девушки медленно теряют очертания, растворяются в чадном воздухе скудно освещенного зала.

— Стой! — рявкнул он и ткнул мечом в бесплотную фигуру Азерги, на лице которого застыла холодная, злобная усмешка.

Стальной клинок вошел легко, как будто комадар погрузил его в дым, но когда Тайлар, с проклятием на устах, отдернул руку, меч его сделался на треть короче прежнего. Комадар уставился на изувеченное лезвие, ровный срез которого сверкал, как расплавленное серебро. Справившись с изумлением, он вновь поднял глаза, но ни Азерги, ни избранницы Богини в зале уже не было, и если бы не побледневшие лица товарищей по оружию, Тайлар, пожалуй, решил бы, что призрачные фигуры девушки и старика ему просто пригрезились.

— Чего это вы тут столпились и таращитесь друг на друга, как горем ушибленные? — спросил Найлик слабым голосом. — А ты чего ревешь? Что тут вообще происходит?

— Воскрешение из мертвых, — ответила Ичилимба и разрыдалась в голос, да так, что жеребец за окном тревожно заржал.

— Ну ладно, что было, то прошло и быльем поросло, — произнес Тайлар Хум. — Будут нас сегодня в этой проклятой дыре кормить? Или мне придется хозяина этой берлоги самого посадить на вертел за неимением ничего лучшего?

Положив голову Ниилит себе на колени, Азерги, полуприкрыв глаза, рассеянно наблюдал за клубящимся у подножия холма сизым туманом. Временами ему казалось, что клочья сгущались в какие-то причудливые фигуры, готовые вот-вот материализоваться и обрести плоть. Временами туман, напротив, редел, и сквозь голубоватую дымку начинал просвечивать окружающий пейзаж. Некоторое время маг пристально вглядывался в происходящее, но потом заставил себя расслабиться, по сторонам не глазеть и уж во всяком случае интереса к увиденному не выказывать, поняв, что ни к чему хорошему созерцание тумана не приведет.

Существа, в которые готова была воплотиться туманоподобная субстанция, выглядели, мягко говоря, устрашающе и омерзительно, а пейзажи, открывавшиеся глазам мага, каждый раз меняли очертания, и это могло вогнать в смертную тоску кого угодно. Были здесь и усеянные чахлыми кустиками болота с лужицами тускло посверкивавшей тут и там воды, и нагромождения утесов, с бездонными провалами пропастей между ними, и заросшие высоким тростником озера… Самое же любопытное, что изменения в окружавшем холм тумане были непосредственно связаны с мыслями мага. Более того, Азерги не сомневался, что, приложи он хоть малейшее усилие, твари, формировавшиеся из тумана, получили бы осязаемые тела, а выбранный ландшафт обрел плоть.

Но маг помнил, что в свитках, где упоминалась Тропа мертвых, говорилось: попавший ко Вратам Миров может войти в любую из вызванных им Реальностей, однако едва ли сумеет из нее вернуться. Он может наделить плотью любой миф, созданный воображением населяющих данную Реальность существ, но тварь, получившая плоть по его попущению, вряд ли оставит его в живых. Твари, возникавшие в воображении населявших самые различные миры существ, как это ни странно, редко отличались красотой и добродушием. По каким меркам ни суди, это были злобные, кровожадные создания, что, по-видимому, доказывало простенькую истину: сотворить что-либо страшное и отвратительное несравнимо легче, чем доброе и прекрасное. Разумом эти создания тоже не отличались, но зато едва ли не все были до известной степени бессмертными. Азерги усмехнулся: можно ли вообразить тварь, которая была бы умней своего творца?

Впрочем, жестокость и кровожадность изначально свидетельствовали о глупости. Ибо разумная жестокость и разумная кровожадность уже не являются ни жестокостью, ни кровожадностью. Зло выглядит омерзительным в глазах людей из-за своей бессмысленности, но заставьте его служить некой возвышенной цели, и немедленно сыщутся тысячи мудрецов, которые с полным основанием назовут это самое зло добром. Так есть ли на самом деле объективное, абсолютное зло или добро? Увы, увы! Их нет и быть не может. «Да прольется тебе под ноги дождь!» — желают друг другу саккаремские землепашцы, но нужен ли этот самый дождь воинам, вельможам, строителям, торговцам? И к чьим же молитвам должны прислушиваться Боги-Близнецы? К тем, кто просит дождя, или к тем, кто желает, чтобы его не было?..

Краешком глаза маг заметил, как при мысли его о Богах-Близнецах ожил и задвигался туман, и приказал себе более ни о каких божествах не вспоминать. Он даже опасался оглянуться на венчавший вершину холма Храм Многоликого — не обиделся ли тот, но громоздкая четырехлицая голова в пирамидальной шапке оставалась недвижимой. Разве что изменились выражения сложенных из выветренных каменных блоков лиц, но это он, в конце концов, переживет — лики, образующие стены Храма, меняются все время: девичье лицо превращается в крокодилью морду, та в обезьянью харю, и так до бесконечности…

Азерги прикрыл глаза руками, чувствуя, как наваливается усталость. Скорей бы уж Ниилит пришла в себя, чтобы они могли вернуться в свой мир. Дорого, слишком дорого он уже заплатил за то, что решился воспользоваться Тропой мертвых, и если девчонка не очнется в ближайшее время, плата может стать столь велика, что даже сундук Аситаха не поможет восстановить утраченного… Пока они находились у Врат Миров или на Тропе мертвых, время в Саккареме не текло, не бежало и вообще не двигалось, но это еще не значило, что пребывать здесь можно бесконечно долго. Напротив, задерживаться тут не могло ни одно человекоподобное существо. И время их неотвратимо истекало, маг чувствовал это всеми фибрами души. Чувствовал, однако поделать ничего не мог. У них, правда, всегда оставалась возможность уйти в одну из вызванных им помимо воли Реальностей, но это значило бы, что шадского престола ему не видать во веки вечные.