Покорение Финляндии. Том II - Кесарь Филиппович Ордин

de S. М. lEmpereur de Russie). Здесь представляется полное уклонение от шведских конституционных форм. Последние не требовали и даже не допускали вмешательства короны в назначение архиепископа (упсальского) предводителем на сейме духовного сословия. Архиепископ имел это право предводительства, не справляясь с намерениями короля. Поэтому шведская форма присяги говорила просто: «я, такой-то, архиепископ упсальский, клянусь пред Богом и на Его святом Евангелии в том, что по моей должности архиепископа и в силу постановления о государственных чинах, состоявшегося в Оребро 24 января 1617 года, имею право на этом всеобщем, государственном сейме быть оратором духовного сословия».

С другой стороны Тенгстрём обязывался охранять и защищать, прежде прав короны, истинное и чистое евангелическо-лютеранское учение (la vraie et pure doctrine évangélique luthérienne). Против присяги шведской здесь было лишь то уклонение, что в последней говорилось об истинных и чистых «вере и учении (Tro och Lära)», а в присяге Тенгстрёма не о вере, а только об «учении». Без сомнения это изменение сделано в виду особы русского Императора, исповедующего иную веру. Но и за всем тем допущение пред искони и преемственно православным государем присяги в том, что «истинное и чистое лютеранское учение» будет оберегаться преимущественно пред всем прочим, т. е. и пред верой государя, и пред интересами его короны, — такое послабление можно объяснить только шаткостью религиозных убеждений того времени. Это неудивительно в Императоре Александре I, который лишь в 30-ти-летнем возрасте, по преданию, ознакомился с Евангелием; но в александро-невском семинаристе Сперанском оно представляется решительным вероотступничеством.

Наконец общая обеим присягам черта заключается в том, что и маршал, и епископ обязывались охранять интересы отечества. Первый говорил, что он не допустит ничего, что могло бы нанести ущерб интересам Императора и отечества (porter préjudice ou désavantage aux intérêts de lEmpereur et de ma patrie). Тенгстрём обещал «направлять суждения так, чтобы они обращались во славу Божию, в пользу короны, моего отечества и моего сословия».

Здесь является сопоставление интересов с одной стороны Государя, притом не великого князя Финляндского (в приведенных местах присяги этот титул вовсе не упоминается), а именно русского Императора, и с другой — отечества. Какого «моего» отечества? русского или финляндского? В шведской конституционной присяге и ландмаршал, и архиепископ также говорили об интересах своего отечества (mit Fädernesland), но там они говорили в качестве государственных шведских людей, и у них было одно отечество — Швеция, которое они и обязывались охранять. Теперь в права Швеции вступила Россия; естественно она делалась для присягавших новым отечеством, интересы которого они обязывались оберегать. Так Спренгтпортен в официальных записках называл Россию вторым отечеством. Впоследствии, как известно, финляндцы стали признавать своим отечеством только Финляндию, действуя для охраны его в ущерб и вред России. Но при подобном толковании следовало бы допустить, что и Де-Геер и Тенгстрём сознательно вносили в свои клятвенные обещания прямую ложь, обещая охранять интересы Императора. Нельзя ограждать интересы государя не ограждая интересов его государства, которое он в себе воплощает. В присяге не могло, конечно, быть и речи о личных или частных выгодах Императора Александра, и дело шло не иначе как о едином новом отечестве присягавших — о России.

Из всех этих замечаний легко видеть, что акты, которыми начинала проявлять себя русская власть, страдали неопределенностью, свойственною всяким общим фразам. При бюрократическом взгляде на дело Сперанского — они могли считаться достаточными для того чтобы обойти трудности, ту дилемму, о которой упоминалось, с тем чтобы частно разрешать их в каждом отдельном случае; финляндцам же оказывалось ими возможное внимание в том смысле, что учреждения их не подвергались сразу коренной ломке, в прежней надежде упрочить их привязанность и преданность России. Но расчет этот оказался очень недальновидным, и общие фразы внесли со временем большую путаницу.

К 12-му февраля Де-Геер и Ребиндер уже представили свой проект церемониала и ожидалось утверждение главнейших его пунктов. Пошла переписка с капитулом орденов о доставлении разных вещей, «потребных для учреждения финляндского сейма». Кроме упомянутых уже маршальского жезла, заказанного по эскизу Де-Геера, и серебра на 50 персон, экипажей, ливрей и проч., требовавшихся от двора лично для него, в список вошли:

«Императорский трон с балдахином для поставления в зале собрания сейма;

«Балдахин, который имеет быть над Его Императорским Величеством во время Высочайшего шествия в кафедральную церковь»;

«Два одеяния для герольдов с жезлами».

Кроме того в русском списке значились первоначально Императорская корона и мантия, но потом оба эти пункта, вычеркнуты. Список был написан очевидно по словесному перечислению кого-либо из финляндских составителей церемониала. В собственноручном же списке Де-Геера было еще требование сукна зеленого для скамей и пола в зале, и синего для дворянства, но о короне и порфире не упоминалось.

Самый проект церемониала был написан рукой Ребиндера: при слабости характера Де-Геера первый вероятно был главным руководителем. На расходы не скупились, так как и сам Сперанский поощрял к тому. «Что касается издержек, — писал он Спренгтпортену 12-го февраля, — то они будут достойным образом соответствовать присутствию Императора.

Проект церемониала, если не числом параграфов, то мелочными подробностями был очень богат. Вообще подробности были такого свойства, чтобы дать сейму возможно больше блеска, а деятелям его больше значения. Некоторые пункты при дальнейшей редакции проекта несколько сокращены, а корона и Императорская мантия, которыми составители очевидно желали придать церемонии характер или вид коронования, вовсе исключены. Впрочем и в измененном изложении было немало лишних подробностей.

В окончательном виде церемониал был написан по-французски и состоял из двух частей: одна касалась собственно открытия сейма и носила название: Cérémonial pour louverture dela diète, — другая — принесения присяги: Cérémonial dé la préstation du serment.

Вот этот документ в русском переводе.

Церемониал открытия сейма.

13-го марта., в полдень, генерал-губернатор вручит двум герольдам объявление о созыве, и объявит именем Е. И. В-ва что они должны огласить его общепринятым порядком. Герольды, сопровождаемые отрядом кавалерии, объявят при барабанном бое и звуке труб о собрании членов сейма в назначенные места для поверки их доверенностей; поэтому объявлению дворянство соберется в своем дворянском доме (капитуле);

в то же время маршал дворянства, с жезлом врученным ему Е. И. В-вом, въедет в город в придворном экипаже и направится к капитулу, где при входе будете принят депутацией[69]; заняв место в собрании, он откроет заседание речью;

затем дворяне явятся в дирекцию, где будут записаны их имена и выданы билеты на вход в капитул;

в тот же день абоский епископ — оратор духовенства— въедет в город и отправится в дом,