Ты умеешь хранить секреты? - Софи Кинселла

Ушам своим не верю! Они проехани двести миль. И теперь мы так и будем сидеть и обсуждать напитки?!

— Кстати, совсем забыла, — будничным тоном говорит мамуля. — Мы кое-что купили тебе, Эмма. Верно, Брайан?

— Вот как? — удивляюсь я. — И что же?

— Машину, — сообщает мама и обращается к официанту: — Мне, пожалуйста, капуччино, моему мужу — фильтрованный кофе, если такое возможно, а Эмме…

— Машину? — не удерживаюсь я.

— Машину, — повторяет официант-итальянец, с подозрением поглядывая на меня. — Вам кофе?

— Д-да… капуччино, пожалуйста, — рассеянно отвечаю я.

— И разных пирожных, — добавляет мама. — Grazie![42]

— Ma… — Я хватаюсь за голову. — Ма, то есть как это — машину?

— Совсем маленькую. Тебе необходима машина. В наше время небезопасно ездить автобусом. Дедушка совершенно прав!

— Но… но мне машина не по карману, — теряюсь я. — Я даже… И как насчет денег, которые я вам должна? Как насчет…

— Забудь о деньгах! — отмахивается отец. — Начинаем с чистой страницы.

Нет, я окончательно сбита с толку! Как же…

— Но мы не можем! Я должна вам еще…

— Забудь о деньгах, — повторяет папуля с неожиданным раздражением — Я хочу, чтобы ты усвоила: долга больше нет. Совсем. Ни пенни.

Но я все еще не могу прийти в себя и перевожу смущенный взгляд с папы на маму. Потом снова на папу. И очень-очень медленно — опять на маму.

Все это крайне странно. И в то же время кажется, что мы впервые за много лет видим друг друга в истинном свете. Как будто встретились после долгой разлуки и здороваемся. И… вроде как действительно начинаем все сначала.

— Мы вот тут думали: как насчет небольшого отпуска в будущем году? — спрашивает мамуля. — С нами.

— Только… мы трое? — уточняю я.

— Только мы трое, — подтверждает мама, нерешительно улыбаясь. — Вот было бы весело! Правда, если у тебя другие планы, мы не обидимся.

— Нет! Я поеду! Обязательно! Но… что… — Я не могу заставить себя произнести имя Керри.

Родители снова переглядываются и отводят глаза.

— Керри шлет тебе привет, дорогая! — бодро сообщает мамуля и громко откашливается. — Знаешь, она, по-моему, хотела поехать в Гонконг. Погостить у отца. Они не виделись уже лет пять. Может, им самое время… немного побыть вместе.

— Верно, — киваю я. — Хорошая мысль.

Невероятно! Просто невероятно! Все переменилось. Как будто чья-то невидимая рука подбросила в воздух нашу семью, перемешала и стерла прошлое. Ничто уже не будет как раньше.

— Эмма, мы чувствуем, — начинает отец и замолкает. — Мы чувствуем, что, возможно, не всегда замечали… — Он осекается и энергично трет кончик носа.

— Капуччино, — объявляет официант, ставя передо мной чашку. — Фильтрованный кофе… капуччино… пирожное с кофейным кремом… лимонное пирожное… шоколадное…

— Спасибо, — перебивает мамуля. — Большое спасибо. Теперь мы сами управимся.

Официант снова исчезает, и она оборачивается ко мне:

— Эмма, мы хотим сказать, что… что очень гордимся тобой.

О Боже. О Боже, я сейчас заплачу!

— Правда? — выдавливаю я.

— Да, — подхватывает па. — То есть мы оба, твоя мать и я, мы всегда… и всегда будем… мы оба…

Он останавливается, тяжело дыша. Я боюсь слово вымолвить.

— Я пытаюсь сказать, Эмма, поскольку мы уверены, что ты… и уверен, что мы… все… и что… — Он нервно промокает потное лицо салфеткой. — Дело в том, что… что…

— О, Брайан, да просто скажи своей дочери, что ты ее любишь. Хоть раз в своей чертовой жизни! — кричит мамуля.

— Я… я люблю тебя, Эмма, — сдавленно произносит отец. — О Иисусе. — И что-то смахивает с ресниц.

— Вот видишь! — всхлипывает мама, тыча платком в глаза. — Я знала, что приезд сюда не был ошибкой!

Она хватает меня за руку, я вцепляюсь в руку отца. И мы трое неловко обнимаемся.

— Знаете, все мы священные звенья в вечном круге жизни, — шепчу я во внезапном приливе чувств.

— Что? — Родители ошарашенно смотрят на меня.

— Э-э… не важно. Не обращайте внимания.

Я высвобождаю руку, делаю глоток капуччино, поднимаю глаза.

И сердце едва не останавливается.

На ступеньках кафе стоит Джек.

Я, замерев, смотрю на него сквозь стеклянные двери. Он вытягивает руку, толкает дверь и в следующий миг оказывается в зале.

Пока он идет к нашему столу, я будто переживаю последние дни заново. Это человек, которого, как казалось, я любила. Человек, который беззастенчиво воспользовался моей доверчивостью. Теперь, когда я кое-как справилась с потрясением, я вновь ощущаю прежние боль и унижение.

Только я не поддамся. Буду сильной и гордой.

— Не обращайте на него внимания, — приказываю я.

— На кого? — удивляется отец, поворачиваясь. — О!

— Эмма, мне нужно поговорить с тобой, — взволнованно просит Джек.

— А мне не нужно.

— Простите, что помешал, — обращается он к родителям. — Эмма, всего минуту. Пожалуйста.

— Я никуда не иду, — отрезаю я, дрожа от возмущения. — Могу я спокойно выпить кофе с родителями?

— Пожалуйста, — повторяет он, садясь за соседний столик. — Я хочу объяснить. Извиниться.

— Что ты можешь сообщить мне такого, чего я уже не знаю? — Я свирепо смотрю на маму с папой. — Сделайте вид, что его здесь нет. Так о чем мы говорили?

В ответ — молчание. Родители переглядываются, и я вижу, как мама что-то пытается беззвучно прошептать, но, заметив, что я за ней слежу, поспешно берется за чашку.

— Ну… неужели нам не о чем поговорить? — спрашиваю я в отчаянии. — Итак, ма?

— Да? — оживляется она.

В голове ни единой мысли. Не могу ничего сообразить. Джек! Джек сидит всего в двух шагах от меня!

— Ну, как гольф? — вымучиваю я наконец вопрос.

— Э… прекрасно, спасибо.

Мамуля стреляет глазами в сторону Джека.

— Не смотри на него! — тихо приказываю я. — И… и, па! Как твой гольф?

— Тоже н-неплохо, — заикается он.

— О чем вы только думаете? — упрекаю я, вертясь в обе стороны.

Тишина.

— Дорогая! — внезапно вскидывается мамуля, театрально всплескивая руками. — Только взгляни на часы! Мы опаздываем… на… на… выставку скульптур.