Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо

деятельность с разведкой, о которой сообщал Пигафетта, трудно противостоять, но никаких доказательств тому нет. Выступ в западной части пролива с тех пор долго носил название Кампана-де-Ролдан («колокол Ролдана»), что вызывает предположения об участии в разведывательной партии еще одного уцелевшего члена экипажа – канонира «Виктории» Ролдана де Аргота[588]. Он вернулся в пролив вместе с Бустаманте в ходе следующей экспедиции в январе 1526 года и сошел на берег для разведки, «как они поступали и ранее»[589]. Однако Ролдану награда выдана не была.

Судя по сохранившимся описаниям, местом бегства «Сан-Антонио» стала либо самая широкая часть пролива, где Пасо-Анчо переходит в Байя-Инутиль, а к югу отходит залив Адмиралтейства, либо, что вероятнее, чуть дальше – примерно у юго-западной оконечности острова Доусон, где можно обнаружить «три протока», по которым советовал ориентироваться анонимный генуэзский штурман, участвовавший в экспедиции[590]. Ранние источники сообщают, что Магеллан попросил Сан-Мартина прибегнуть к астрологии, чтобы определить местонахождение беглого судна; астролог заявил, что корабль и его капитан попали в руки мятежников, но Магеллан «этому не очень поверил»[591]. Вполне вероятно, что Сан-Мартин имел довольно поверхностные познания в оккультизме; нам известно, что у него была репутация «астролога-прорицателя» – звездочета, определяющего будущее по светилам; впрочем, в XVI веке науку от ворожбы отделяла очень тонкая и размытая грань. Но история кажется не самой правдоподобной: зачем Магеллан просил провести гадание, результатам которого с самого начала не был настроен верить? «Сан-Антонио» «не встретился с другими кораблями», и попавшие в плен моряки «Тринидада» «не знали, вернулся ли корабль в Испанию или погиб». Это неведение гарантировало объективность свидетельств пленников. Они не знали, что может существовать другая, во многом противоположная точка зрения на события. «Магеллан продолжил путь с оставшимися судами, пока не нашел выход», – сообщали узники[592].

Проблема точного времени дезертирства судна никак не может быть решена. В хронологии Пигафетты оно произошло еще до того, как наличие выхода в западный океан было окончательно подтверждено. Это крайне маловероятно. Когда Эстеван Гомеш, штурман «Сан-Антонио» и, по общему мнению, глава мятежников, подавал свой голос против продолжения экспедиции, существование западного прохода уже явно было подтверждено. Доводы Гомеша в пользу возвращения домой не имели ничего общего со скепсисом по поводу существования самого пролива. Он говорил, что, хотя Тихий океан уже близок, пройти его в текущих условиях экспедиции будет не под силу. «Сан-Антонио» был одним из кораблей, которые во время разведки наполовину прошли пролив. Хотя разведка еще не дала точных результатов, она существенно повысила уверенность, что проход может вести в западный океан.

Очевидно, что еще до дезертирства «Сан-Антонио» предположение, если не уверенность, что экспедиция нашла тот самый проход в Тихий океан, было широко распространено среди моряков и являлось общепризнанным. Странно, на первый взгляд, бросать экспедицию в такой многообещающий момент. Но на самом деле некоторым мятежникам казалось, что открытие пролива – дополнительный повод для бегства: теперь они могли утверждать, что выполнили основную часть миссии. Прибыв с этими новостями домой раньше остальных, они могли надеяться на награду. Ожидать согласия между всеми мятежниками было бы слишком оптимистично: бунты множат расколы. Разница мнений на «Сан-Антонио» вряд ли была столь же большой, что и во всей флотилии, но привела к тому, что судно потеряло много времени в Атлантическом океане. Идти ли прямым курсом домой, усилить свою позицию, подобрав высаженных в бухте Сан-Хулиан, или же отправиться на Молуккские острова «португальским маршрутом», раз уж они все равно начали пренебрегать приказами? У каждого мнения были свои сторонники.

Пигафетта пишет, чем занимался он сам и члены команды «Тринидада», ожидая возвращения разведывательной партии. Сначала они пытались укрыться в гавани – не то в Байя-Инутиль, не то в одной из бухточек близ мыса Фроуард, потому что яростная буря опасно «носила их туда-сюда», а корабли-разведчики отнесло чуть ли не к самому входу в пролив. В течение четырех-шести дней вынужденного безделья, вызванного тщетным ожиданием «Сан-Антонио», моряки ловили «сардин», а затем снарядили поиски пропавшего судна «на всем протяжении пролива вплоть до самого выхода, через который он удалился»[593]. Пигафетта тут, как обычно, явно пребывал в собственном мире, где не существовало никаких страстей, кроме горячей преданности Магеллану, и был поразительным образом невосприимчив к ужасам и трагедиям, которые разворачивались прямо у него перед глазами. Он всегда мог найти время для радостей и удовольствий, а также для рыбной ловли. Хотя и не блистал описаниями, Пигафетта всегда готов был заметить красоту морей и проливов даже тогда, когда другими авторами воспоминаний овладевали страх и отвращение. Даже мятеж на «Сан-Антонио» – о котором, разумеется, он узнал только через несколько лет, так что его рассказ о нем ничего не стоит, – оставил его равнодушным: замечание о нем, вставленное в текст позже, удивительно бескровное и прозаичное. Однако он приводит достаточно правдоподобную деталь относительно того, что происходило в остальной флотилии. По его словам, «Виктория» была отправлена обратно чуть ли не к входу в пролив[594], что неправдоподобно, на поиски пропавшего судна, но, ничего не найдя, должна была «водрузить на вершине невысокого холма флаг и зарыть под ним письмо в глиняном горшке» с информацией для «Сан-Антонио» о предполагаемом курсе остальных судов[595]. Пигафетта, конечно, хотел создать у читателей впечатление, что Магеллан сделал для своих потерявшихся подчиненных все возможное, но и в принципе описанная процедура кажется достаточно здравой. Бесследная пропажа «Сан-Антонио» наверняка вызвала беспокойство и на остальных судах. Как правило, обычно для обнаружения отбившихся от флотилии кораблей стреляли из пушек и подавали дымовые сигналы с берега. То, что этого не было сделано, вызвало предположения, что корабль был потерян. Андрес де Сан-Мартин сказал Магеллану, что, по его мнению, «Сан-Антонио» дезертировал в Испанию[596].

Чтобы понять, что произошло на исчезнувшем судне, мы должны, сделав скидку на возможную недостоверность информации, обратиться к изложению событий членами его команды на допросе в Севилье, которому они подверглись, вернувшись в Испанию в мае 1521 года. В нашем распоряжении имеется лишь частичная запись допросов, поскольку допрошено было 70 человек и на каждого уходило по полдня. Ко времени составления сохранившегося отчета успели опросить лишь 31 моряка. Свидетельства полны предвзятости: все настаивали, что действовали в соответствии с приказами, пока понятное отчаяние не заставило их поступить по собственному усмотрению. Очевидно, эти свидетельства призваны были замаскировать то, что случилось на самом деле: на борту «Сан-Антонио» произошел мятеж, на капитана напали и заковали в цепи.

Согласно краткому резюме, подготовленному для епископа Фонсеки, который оставался главой Каса-де-Контратасьон, где-то в конце октября разведывательное