Допетровская Русь. Исторические портреты - Ольга Федорова

Однажды царю стало известно, что казначей Саввино-Сторожевского монастыря отец Никита, напившись, подрался со стрельцами, которые остановились в монастыре, и выбросил при этом в монастырский двор их платье и оружие. Сохранилось письмо царя этому провинившемуся буйному монаху, сам адрес которого уже заслуживает внимания: *От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси врагу Божью и богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чудотворцева дома и единомышленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките». Историк В. О. Ключевский, комментируя это письмо, с изумлением отмечал: «Самодержавный государь, который мог сдуть с лица земли отца Никиту, как пылинку, пишет далее, что он сам со слезами будет милости просить у чудотворца преподобного Саввы, чтобы оборонил его от злонравного казначея: "На одном веке рассудит нас Бог с тобою, а опричь того мне нечем от тебя оборониться"».

В 1648 г. в Москву прибыл один из списков чудотворной иконы Пресвятой Богородицы «Иверской» из Афонского монастыря (из Греции). Москвичи во главе с царём и его домочадцами торжественно встречали эту икону. Алексей Михайлович повелел поместить икону в особую часовню у Воскресенских ворот в центре Москвы, в Китай-городе. Сохранились предания о первом впечатлении москвичей от встречи с этой иконой: «Новая аки старая». Сам царь молил Бога, чтобы Богоматерь Иверская или, как её называли, «Вратница» (подлинник находился при вратах Иверского монастыря), теперь стала бы и для Москвы ограждением и покровом от всех бед. С тех пор все, кто приезжал в Москву, в том числе и особы царствующего дома, считали своим долгом остановиться для молитвы в этой часовне.

При подготовке к военным походам, естественно, тоже соблюдался древний церемониал. На территории Кремля царь прилюдно поклонялся иконе Богоматери. Во время богомолья всех окропляли святой водой. Царь прощался с женой, и во главе войска, прежде чем идти на врага, направлялся на Воробьёвы горы для свершения последнего поклона с их высоты столице Руси. Несмотря на то, что царь Алексей Михайлович был искренне набожным человеком, он с юных лет участвовал более чем в двухстах больших и малых военных походах, в том числе и во взятии Смоленска после трёхмесячной его осады. Литовские воеводы тогда, выходя из города, сложили свои знамёна к ногам русского царя.

У В. Н. Татищева есть описание одной застольной беседы Петра I со своими ближайшими людьми, состоявшейся в 1717 г. И. А. Мусин-Пушкин, участник Полтавской битвы, сенатор, преданный императору и его политике человек, желая подчеркнуть заслуги Петра, сказал, что он сделал для России гораздо больше, чем его отец. При этом подчеркнул, что все успехи Алексея Михайловича зависели от подбора министров типа Б. И. Морозова. Известно, что Петру были неприятны эти слова. Доволен он остался высказыванием вечного своего оппонента в сенате князя Я. Ф. Долгорукого: «...у тебя с отцом дела разные: в одном ты более заслуживаешь хвалы и благодарности, в другом — твой отец». Он подробно охарактеризовал «дела» того и другого. А по поводу слов Мусина-Пушкина заметил: «Умные государи умеют и умных советников выбирать, и верность их наблюдать. Потому у мудрого государя не может быть глупых министров, ибо он может о достоинстве каждого рассудить и правые советы отличить». В этом он был, несомненно, прав. Пётр расцеловал упрямого Долгорукого и тем расстроил своего ближайшего сподвижника, денщика и друга с отроческих лет А. Д. Меншикова, находившегося в оппозиции к высокородному князю Долгорукому.

Кто же они были — «умные советники» царя Алексея Михайловича? Боярин Борис Иванович Морозов, упомянутый Мусиным-Пушкиным, был воспитателем юного царя — тогда ещё царевича Алексея. По характеру деятельности и мировоззрению его можно назвать «западником». Он дарил царевичу заграничные книги, использовал в качестве наглядных пособий на уроках немецкие гравюры, даже иногда одевал его в «немецкое платье».

Особого внимания заслуживает характер ведения Морозовым хозяйства, которое не было типичным для того времени, но являлось предвестником нового в экономике страны. Владения его были расположены в девятнадцати уездах различных климатических зон. В одних он получал изделия из дерева, мёд, мех; в других — баранину, овчину, с Волги — рыбу, паюсную икру и т. д. Он имел винокурни, железоделательный завод в Звенигородском уезде. Хозяйство Морозова было тесно связано с рынком. Не брезговал он и ростовщичеством, что всегда осуждалось православными.

Возможно, именно под влиянием Морозова, своего воспитателя с юных лет, Алексей Михайлович уделял много внимания экономическим нововведениям в своём хозяйстве. В царских вотчинах тоже действовали металлургические, стекольные, кирпичные заводы, но они выпускали изделия лишь для удовлетворения потребностей царской семьи. В хозяйстве Алексея Михайловича много было полезных начинаний. Он вводил пятипольный севооборот, требовал удобрения полей навозом, закупал породистых коров за границей и т. д. Были и неудачные эксперименты. Он пытался создать солеварни в Хамовниках и на Девичьем поле. Но рассол, добытый в этих местах, оказался слабой концентрации. Он пытался в Подмосковье создать целые плантации тутовых деревьев, чтобы завести шелководческие хозяйства, а в Измайлове иметь бахчи арбузов и дынь, широко распространить разведение винограда и цитрусовых. Несмотря на то, что не всё у него получалось, азарт новаторства у него проявлялся постоянно.

После смерти царя Михаила Фёдоровича Морозов, женатый на младшей сестре супруги государя, в течение нескольких лет — с 1645 по 1648 г. — являлся фактически главой правительства. Его политическое влияние на царя Алексея Михайловича было весьма ощутимо. Но, достигнув высокого положения, он стал злоупотреблять доверием царя, как, впрочем, и другой царский родственник — боярин Милославский. Об этом знали многие, даже «низы».

Еще в 1646 г. торговые люди подали царю челобитную (жалобу), в которой указывалось, что иноземцы, особенно англичане, получили благодаря взяткам многие льготы, например привозить товары почти без пошлин. А это ведь и для государственной казны одни убытки. В челобитной указывалось, что при царе Михаиле Фёдоровиче была дана грамота только одному англичанину, Джону Мори-ку, с товарищами, по которой они имели право торговать по всем русским городам. А теперь великое множество иноземцев торгуют беспошлинно. При этом у русских людей, возивших за границу свои товары, главным образом мех, иностранцы не покупали даже соболя «ни на одну копейку», т. к. не хотели, чтобы русские купцы участвовали во внешней торговле. Иностранные торговцы стремились скупать мех оптом в России и потом торговать им за границей.

Иностранным купцам покровительствовал Морозов и другие «сильные люди», поэтому челобитная не имела успеха. Это вызвало недовольство среди московских торговых людей, в том числе и среди «чёрных сотен» — так называлось тогда в Москве нечто вроде общин мелких купцов и ремесленников. Недовольство усилилось после введения прибавочной стоимости на соль. Эти невыгодные для населения новшества считали инициативой не только Морозова, но и окольничих Плещеева и Траханитова.

В дни восстания 1648 г. в Москве, вызванного реформами правительства Морозова, царь, пытаясь спасти этого знатного боярина от расправы толпы, вынужден был отправить его в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь. Восставшие разгромили двор Морозова и дома его сподвижников: окольничего П. Т. Траханитова, думного дьяка Назария Чистого и др. Они требовали выдачи начальника Земского приказа Леонтия Плещеева, Траханитова и Морозова. Первыми двумя пришлось всё же царю пожертвовать. Плещеев, выведенный палачом на площадь, был растерзан толпой. На следующий день казнили Траханитова. Морозова всё же спасла ссылка, но вскоре он вернулся в Москву, и до конца 50-х гг. его влияние на российскую политику не прекращалось.