Сыщики и шаманы - Николай Леонов

– Со мной-то можно. А с тобой?

– Со мной тоже. – Бизон потер ушибленный подбородок. Языком проверил, на месте ли все зубы. – Я помогу тебе, детка.

– То есть проверок больше не будет?

– Еще только одна. – Он выставил перед собой обе руки, соединенные стальной леской. – Умеешь пользоваться такой штукой? Иногда ведь необходимо избавиться от человека бесшумно. Я в этом спец, и если нужно…

Старовойтова не дала ему закончить. Бизон осознал все произошедшее лишь после того, как это случилось. С кошачьей легкостью и грацией Ольга оторвалась от земли, носком левой ноги приземлилась на леску в руках бригадира, толкнулась от нее и кувыркнулась в воздухе. Опасаясь атаки в голову, Бизон рефлекторно вскинул обе руки вверх, что и позволило противнице, приземлившись у него за спиной, зафиксировать локтями запястья мужчины в жестком захвате. До боли хрустнули суставы плеч. Стальная леска словно сама обвила горло Бизона, но он ничего не мог с этим поделать. Получалось так, что он душил сам себя, а Ольга лишь направляла его движения. Их спины были плотно прижаты друг к другу.

Бизон захрипел, и только после этого Старовойтова ослабила хватку. Он рухнул на колени, закашлялся. Яростно отшвырнул леску в сторону. Ольга опустилась на корточки справа от него и ободряюще похлопала по плечу:

– Надеюсь, я ответила на твой вопрос, приятель? И прошла последнюю проверку? Я умею пользоваться любым оружием, если нужно. Скажу больше, Бизон… При необходимости я могу любой предмет превратить в оружие. Даже если этот предмет в чужих руках. Но это ты и сам только что видел.

– Да, видел. – Бизон с трудом отдышался. – Было круто, детка. Думаю, мы сработаемся. – Он дважды громко кашлянул и поплелся к зданию СТО, на ходу выуживая из-под куртки портсигар. Старовойтова последовала за ним. Макс нарисовался на пороге, едва они приблизились.

– Эй! А она куда? – недовольно протянул он, широко расставляя ноги и расправляя плечи.

Бизон только отмахнулся от соратника, как от назойливой мухи:

– Она со мной, брат. Все путем.

– А почему Костю отпустили? – Ермаков обернулся через плечо, затравленно взирая на сыщиков из-под запотевших стекол очков. Руки заведующего уже не просто дрожали, они буквально ходили ходуном. – Он что?.. Вне подозрений? По-вашему, только я один во всем виноват?

Гуров молча отступил в сторону, первым пропуская Дмитрия Ульяновича в кабинет. Тот пару секунд в нерешительности потоптался на пороге, а затем все же перешагнул его. Прошел к своему рабочему столу и сел, пряча от сыщиков свои трясущиеся руки. Стекла очков совсем запотели, но Ермаков не торопился их протирать. Испуганно наблюдал за тем, как опера занимают кресла напротив него.

– А разве вы сами не признались, Дмитрий Ульянович? – открыто улыбнулся Крячко.

– В чем?

– В том, что это вы один во всем виноваты… Что смерть Куприянова целиком на вашей совести…

– Когда я такое говорил? – Ермаков отшатнулся, как от пощечины.

– Недавно. В кабинете главного врача, – напомнил Станислав. – Даже слезу пустили, как мне помнится. Очень душевно получилось. Лично я был растроган до глубины души. Вам процитировать ваши слова?

– Нет, не нужно. – Лицо заведующего хирургическим отделением скривилось. Казалось, он и сейчас готов был расплакаться. – Я вспомнил… Да… Было… Я сказал, но… Это было… Как бы фигура речи, что ли…

– Оригинальная фигура, – понимающе качнул головой Крячко и тут же повернулся к напарнику: – Как тебе, Лева? Кстати, ты обратил внимание на то, что уважаемого Дмитрия Ульяновича взволновал вопрос только о том, почему мы отпустили Константина Перекатнова? Отсутствия Златогорского он вроде как и не заметил…

– Обратил, – негромко ответил Гуров.

Он не спускал глаз с Ермакова. Их взгляды встретились, и Дмитрий Ульянович невольно поежился. Нервно облизал губы.

– Хотите выпить, господа? – неожиданно предложил заведующий.

– Конечно, – поддержал медика Крячко. – Но мы вроде как на работе. А вот у вас… У вас рабочий день давно закончился, так что вы вполне можете себе позволить.

– Правда? – Глаза Ермакова вспыхнули. – Тогда я, пожалуй…

Его рука уже потянулась к верхнему выдвижному ящику стола, но Гуров остановил допрашиваемого:

– Повремените минуту, Дмитрий Ульянович. Выпить вы еще успеете. Для начала один вопрос. Всего один…

– Хорошо, – нетерпеливо откликнулся заведующий. – Какой? Спрашивайте…

– Ваша истерика в кабинете главного была ведь не просто так? Не фигура речи, как вы только что заявили? Верно? Вам хорошо известно, по какой причине ваш старый друг и коллега свел счеты с жизнью. Я прав?

В комнате повисла гнетущая тишина. Казалось, напряжение в воздухе было таким вязким, что его можно было резать скальпелем. Ермаков тяжело дышал, переводя взгляд с Гурова на заветный ящик стола и обратно. Он снова облизнулся. Желание немедленно выпить затмило все остальное.

Лев решил дожать оппонента:

– Скажу вам честно, Дмитрий Ульянович, я не верю в ваши бредни о потере доверия, о репутации и тому подобной софистике… Конфликт, приведший к самоубийству Куприянова, имел вполне реальную основу. И вы знаете какую. Вашей прямой вины в случившемся нет… Ни один по-настоящему виновный человек не станет плакаться и кричать, что он виновен. – Полковник говорил как заправский психолог – вкрадчиво, доверительно и со знанием дела. – Но так обычно ведет себя тот, кто сознательно или подсознательно покрывает виновного. Кого вы покрываете, Дмитрий Ульянович? Перекатнова?

Ермаков машинально кивнул, и уже одного этого едва заметного кивка Гурову было достаточно. Крячко слегка улыбнулся. Лозинский, как всегда, оказался прав. Расколоть заведующего будет несложно. Алкогольная зависимость не способствует стойкости духа.

Дмитрий Ульянович, не спрашивая разрешения вторично, выдвинул ящик стола и трясущимися руками извлек из него бутылку водки. Затем – заляпанную жирными пальцами стеклянную рюмку и половинку надгрызенного яблока. Наполнил рюмку почти до краев.

– Меня лишат практики, – сокрушенно буркнул себе под нос старый медик, после чего немедленно выпил и откусил краешек яблока.

Не прошло и десяти секунд, как дрожь в руках Ермакова прекратилась. Еще через пять секунд он облегченно выдохнул. Налил себе новую полную рюмку.

– Витя доверял мне… – уронив голову на грудь и не глядя на сыщиков, начал свою исповедь Дмитрий Ульянович. – Всю жизнь доверял. А я его подвел… Мы вместе учились, вместе защищались, вместе начинали тут, в шестой… Эта больница была полной развалюхой, когда мы пришли. Витя поднял ее практически с нуля… Вернее, сначала мы вместе поднимали, а потом… – Ермаков выпил и постучал указательным пальцем по опустевшей рюмке. – Я как-то незаметно пристрастился к этому.

– Куприянов знал о вашем пристрастии? – спросил Гуров.