Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

Или не все русские дети одинаковы по отношению к иностранкам?

То, что между нами «давно» было, это просто нечаянная встреча для Вас, а для меня — случайный проступок, а вовсе не вынужденное занятие от тяжёлой жизни, как Вы ошибочно могли себе вообразить.

Хоть я и родилась в рабочем квартале, жила на берегу с рыбаками, а теперь я с натяжками почти что леди. Ха! Леди с рабочего квартала… Даама с Воолендаама! Хотя в наше время… нужны ли кому — нибудь переученные, искусственные леди?

…Извини, не могу больше писать. Работа, друг мой. Дети чужие почти родными стали, хотя все такие разные и местами вредные даже. Про них, может быть, отдельно напишу. Приезжай уж. Придумаем что — нибудь. Русскую песню споём, как тогда на «Воробьях». А ты спляшешь голландку. У тебя неплохо получилось для первого раза.

(Клаудиа)

августа 1917

Петроград

4

…Эти рабочие и красные исподфронтовые «гвардейцы», комиссионеры из чрезвычайки — дезертиры все что ли? Или иезуиты? Такие все страшные. Ходят в пыточных кожанах: им ещё фартука на груди не хватает! И набора секаторов в чемоданчике. Они забирают людей на улицах и приходят к ним в дом с оружием и — говорят — хватают иной раз без особенных каких — то бумаг.

Скажите, чем провинился перед ними мсье Владимир — честнейших правил человек, не обидевший в своей жизни ни одной души. Он давал деньги в воспитательные дома, ходил в первых рядах на манифестациях в пользу безработных, нищих и сирых. И теперь — после всего этого — любой бывший безработный, обиженный рабочий ли — а теперь он солдат или член народной дружины — спокойно может остановить месье только за то, что вне церкви он может позволить одеть себе гражданскую шляпу! Это ужасно!

Вы понимаете меня?

Есть ещё более страшные люди, но тут надобно ставить большую точку. Постарайтесь понять за этой точкой другое, и не попасться на это самому. Вы ведь в таком странном департаменте. Возможно, и к вам идут перемены. Приедете в Петербург — узнаете сами. Но я отвлеклась…

…Думаю, что Вы не будете смеяться над таким превращением, ведь Вы — грамотный молодой человек, хоть и начинали жить в отдалении от Европы. Поймёте. Надеюсь, что всё переменится, надеюсь, что Петербург и касание жизни реальной, а не учебно — подготовительной, рано или поздно даст Вам правильное мышление и освободит от юношеского задора, бахвальства и шапочных оценок.

Я всё своё плохое, вынужденное забросила тотчас же, как переехала в вашу страну. Я сменила имя на похожее. Фамилия меня смущает. Но с этим ничего не поделать. Теперь я не дуюсь на судьбу: для меня и мрачный Амстердам и бельгийский филиал Governesses B.I.47, который дал мне шанс, теперь всё в прошлом.

Я не придаю своему первому вынужденному занятию порочного значения. Так же, как и Вы не смущаетесь, изредка занимаясь не вполне благопристойным и далеко не пуританским делом.

Матушка Ваша про это, надеюсь, не знает.

Матери часто мудрее мужей, ибо на них висит воспитание и поддержка очага. А разве не воспитание детей есть главная цель жизни?

Я совершенно изменилась, начав учиться и, тем более, приехав в Россию; а Вы ревнуете меня к прошлому. Зачем я только, доверившись, Вам это рассказала? А Вы уж и разнюнились. А влюбились, — если влюбились, а не играете со мной, — вообще как наивный ребёнок.

Поверьте, мне совершенно до Вас при таком отношении нет никакой охоты. Правду сказать, я и в деньги Ваши не верю.

Не то, чтобы я когда — нибудь отказывалась от денег — вовсе нет, как раз — то их я особенно и «люблю».

Хочу подчеркнуть — они мне нужны — да, очень нужны, — но не для праздности и не для распутства, как Вы изволили сперва подумать.

Они мне нужны как кровь для жизни и как лекарство для спасения.

У меня в Голландии мать и отец.

Отец серьёзно болен, — у него теперь идёт горлом кровь. Он лежит, передвигается едва ли не ползком, и не способен уже работать. А мои сестры и братья ещё не стали на ноги.

Длинной селёдки, как у вас насмешливо говорят, — и с чего только так придумали? — в наших краях теперь нет.

Говорят, сельдь от морских течений или отчего — то ещё ушла ближе к океану. Может, что — то изменится, но для меня каждый выход брата в море — как военное испытание.

Вы когда — нибудь видели, как ветром выламывается кливер? А как стреляют леера? Думаю, что нет. Они рассекают человека пополам.

А что такое «лёгкая» волна в пять — семь ваших сажен? Думаю, что Вы этого всего не знаете, будучи сухопутным человеком. Я горжусь братом и боюсь за его жизнь. Он молод, годится только на юнгу, а из него делают настоящего рыбака без всяких скидок.

Выходят в море не только в путину, но и в шторм, так как он тоже гонит рыбу в наши заливы.

Наши баркасы не прочнее, чем в любой стране, а бури и штормы везде одинаковы.

Вспомните русских рыбаков на Балтике, вспомните ваши буйные реки, а Северный океан, а Белое море, а восток: там, думаете, легче?

Вы не пугаетесь от их нелёгкого труда и не удивляетесь ежедневному героизму? Люди не рыбы и долго плавать в море не могут. Двадцать минут… и нет человека.

Я матери помогаю. И, думаю, Вы тоже не считаете это животным инстинктом или пустым делом.

Деньги мне нужны больше, чем удовольствия в постели и, соответственно, мужчины. Без мужчин можно обойтись, хоть это и противоестественно для всякого живого человека, тем более для женщины, призванной самой природой и Богом рожать. Это так.

А деньги как плата за любовь мне противна. Мне мерзки даже Ваши «шутливые» намёки на это.

Благородные люди так не говорят и не думают.

Хотя и в России верность и честность семье не в должном почёте. Порядочность и порок не могут друг без друга. Русский человек этого тоже не лишён.

Этот искус идёт от сатаны: дьявол и его слуги в этом весьма преуспели, а перед Богом это только испытание. И то, не каждый верит в раскаянье и про существование суда. Расплата приходит тогда, когда уже бывает поздно вернуться к началу с тем, чтобы попытаться изменить жизнь.

Не берите с Европы дурного, мой друг и истязатель, избавляйтесь от собственной пошлости. Когда