«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности - Валерий Георгиевич Виноградский

Ковтун был сейчас жив, он, пожалуй бы, точно на первую ступеньку перекатился». То есть вошел бы в «ближний круг» станичной родственно-клановой сети.

Петр Васильевич Гончарь, давний товарищ

Теперь Петр Васильевич Гончарь. Почему он появился? Сейчас расскажу. Это, знаешь, история интересная. Получается как? – невыгодно управлению газобуровых работ возить людей издалека. Невыгодно автобусы посылать. Выгоднее набрать рабочих с Каневской. Правильно ведь? Чем за 25 километров возить, выгоднее рабочих на месте набрать. Но так как местный «Газпром» рождался в Привольной, и я могу даже официально подтвердить то, что первая каневская скважина от моего дома всего в четырехстах метрах. За станицей. Когда было десятилетие газовой промышленности, в газете «Правда» было написано, что Каневская газовая скважина – родоначальница газовой промышленности. Были раньше наши, приволянские буровые бригады, а потом все производство потихоньку перешло в Каневскую. Но представь себе, – ты отработал семь-восемь лет, и перспективы здесь сделались туманными. И мы поставили вопрос, чтоб нам оставили приволянскую бригаду. И уговорили начальника управления, чтобы он сохранил бригаду приволян. И мы всех каневчан отшили, и организовали приволянскую бригаду. И вот уходит на пенсию наш старик, и мы носимся по всей станице, чтобы его заменить нашим же человеком. Иначе в бригаду включат каневчана, и все пойдет прахом. Так сейчас, кстати, и получилось. А раз есть приволяне – вахту возят. Уже приезжают за тобой, и тебе не надо на перекладных на работу добираться, как сейчас это вынужден делать мой сын Женька. И тогда так и получилось, – вместо выбывшего старика нашли молодого парня, Женю Богдана. Сейчас он уже мастер. Потом второго на пенсию отправлять надо было. И Женя Богдан говорит, что у него есть кум. «Давай, Григорьич, его возьмем…» Он после армии, женился, вагоновожатым робыв. Хороший паренечек. Ну и его приняли. Это и был тот самый Петька Гончарь. Сначала он отнекивался, жаловался, что, мол, трудно. Я его уговаривал, что, мол, Петя, потерпи, ты поймешь все. Нам не хотелось, чтобы в бригаде чужие были. Потом Петька укоренился в бригаде, я его постоянно на повышение проталкивал. Как только кого-то на разряд надо выдвинуть, – кого? Я Петю Гончаря туда предлагаю. Петя поехал на четвертой, Петя поехал на пятой, Петя поехал на шестой. Петя поехал бурильщиком! И это все при мне. И когда меня в 1994 году скрутило, что я не в состоянии стал работать, и меня списали на инвалидную группу, первым изо всей бригады ко мне приехал он, Петя Гончарь. Потом, конечно, приезжали и другие ребята из бригады, но именно он приехал первым. И приехал так. Говорит: «Ребята из бригады спрашивали, Григорьич, что тебе надо?» Ну, что мне было надо в то время? Мне надо было, чтобы меня поддержали с бензином. Мне надо было, чтобы ко мне заезжали почаще. Каждое утро едут в Каневскую, по понедельникам, и обязательно заезжают ко мне до огорода. Обязательно! И если ребята в суете рабочей трошки про меня забывают, Петя им напоминает: «Вы ж не забывайте до Голуба заехать!» Вот такая катавасия. И пошло, и пошло. А у него батя – алкаш несказанный. А мать его поездом задавило, – она была глуховата, шла с вокзала по путям, а поезд – ху-ху, ху-ху, – тормозить, но уже поздно. Долбануло ее поездом, – зарезало, как принято говорить. Отец тут запил, и все такое. А жинка Петра, Ирина, она всем долдонит про меня: «Дядя Миша – це наш батько!» И пацан растет у них, и за всеми серьезными вопросами они идут до дяди Миши. И вот так и пошло, и пошло, и пошло. Понимаешь, – мы как-то с ними очень сблизились. Хотя они намного меня моложе. Их можно назвать «друзья семьи». Но – как друзья? Это вот мы с тобой друзья, – и если вместе тут мы жили, мы бы, конечно, дружили бы. Потому что мы с тобой почти что ровесники. У нас – на год, на два разница, но ведь не на десять же, или пятнадцать лет! Понимаешь? Нельзя его другом называть в нашей среде! Друг – це уже человек одной судьбы. Друг – це уже разговор на «ты». Друг – це уже человек одного поколения, одного воспитания, одной истории. Одни и те же ветры пролетели в жизни над головами «друзей». И это во всем проявлялося. Вот, по командировкам мы часто ездили. Я их вот как старался держать! Ведь, что там греха таить, – они после вахты туда-сюда поедут, пойла наберут и девок гонять принимаются. Они между собой – «лала-ла, га-га-га», – а мне бутылку дадут, кусок колбасы отломят, и я сижу туточки, их сторожу. Или автобус охраняю. Или вообще: «Миша, ты возле вагончика посиди – тебе внутри делать нечего!» А в зрелом возрасте «гацацать» уж не тянет. Почему, – потому что лучше тихенько, так, – с якой-нибудь бабушкой познакомишься. Пошел до ней, картошечки пареной поел, молочка попил и назад. Пришел, а они там сплять как сурки. Встали, удивляются: «О-о, Григорьич тут спит! А мы думали – нема! Мы ж с клуба когда вернулись, вас ж не было». Я им отвечаю: «А когда вы вертались, я поссять пошел. И покуда, там, туды-сюды, уже, кажу, вы полягали…» Им же не надо того знать, что я к бабушке ходил, молочко пить. Вот, понимаешь теперь, почему я про Петя Гончаря не сказал, что он мой «друг». Он «товарищ». А вот если эту штору еще больше открыть, то я так скажу. В моей жизни хороший промежуток заполняет он, Петя. Он заполняет для меня, а я – для него. Ну, ты ж видел, – надо машину мне, он свою пригоняет к огороду, ставит, а сам в командировку уезжает. Все! Никаких проблем!..

Перед нами – полноценная новелла, основной темой которой выступает феноменология связей двух смежных поколений. И снова мы наблюдаем в его определенности и размахе дискурс захвата уже не только ближайших, но и несколько отдаленных обстоятельств повседневной жизни. Типичный для «отцовского» поколения дискурс прикрепленности к месту, дискурс всеобъемлющей «обтоптанности» окружного пространства, выражающийся, в частности, в великолепном небрежении подробностями, в простодушном пропускании существенных бытийных деталей (все это – само собой данное) трансформируется в дискурсе «детей» в панорамную картину, в которой даже непрощупываемые узелки сетевых связей и влияний, невидимые со стороны акты ситуативного подспорья или превентивной уклончивости выходят на языковую арену во всей их рассудительной увязанности и исчерпывающей полноте. В подобных характеристиках нового дискурса отпечатывается, несомненно, само нынешнее