В свете луны - Кэтлин Эшенберг

– Я бы сказал, что это достаточно весело, – обратился он к офицеру мятежников, скакавшему рядом с ним. – Между мной и стариной Джейком сорок восемь глупцов, которые и не подозревают, что их взяли в плен.

В лунном свете блеснуло дуло «кольта», когда офицер переложил его из одной руки в другую и поглубже натянул шляпу, скрывая глаза цвета расплавленного серебра.

– Очень весело, – согласился полковник Ройс Кинкейд.

Аннабель сложила свежевыглаженную рубашку и провела ладонью по поношенной ткани. Вздохнув, она передала рубашку Бо и невольно улыбнулась, увидев, как он запихнул ее в свой походный мешок. «Напрасно гладила», – подумала Аннабель.

Он был почти мужчиной, вернее, считал себя мужчиной. Но для Аннабель он по-прежнему оставался ребенком. Бо выпрямился во весь рост и одарил сестру широкой улыбкой. Аннабель с трудом удержалась, чтобы не убрать прядь соломенных волос с его лба.

– Джулз ждет, – произнес Бо, и его улыбка померкла.

Аннабель кивнула, понимая, что вновь пришло время расставаться. Как же она ненавидела такие мгновения!

– Проследи, чтобы он укрылся, когда сядет в экипаж, – сказала она слуге. – Только постарайся сделать это незаметно, а то Бо разозлится.

– Я позабочусь о нем, а вы берегите себя.

– О, Бо…

Голос Аннабель дрогнул. Молодой человек обнял ее:

– Ну-ну, перестань плакать, не то зальешь слезами весь мой мундир. Я всего лишь возвращаюсь в институт.

Бо неуклюже похлопал сестру по спине. Он возвращался в учебное заведение, где Клаузевица почитали, словно Господа Бога.

– Если в мае ты все еще будешь здесь, я приеду, и мы вместе отпразднуем день моего рождения, – сказал молодой человек.

Аннабель сделала шаг назад.

– Шестнадцать лет. Просто не верится, что ты уже взрослый.

– И тебе кажется, что ты постарела, да?

Бо взял свой мешок, и они вместе вышли на переднее крыльцо. Аннабель оставила брата прощаться с Оливией и тетей Хетти, а сама направилась к Джулзу, поджидавшему возле экипажа.

– Да не переживайте вы так, – сказал старик. – Я доставлю вашего мальчика в институт в целости и сохранности.

– Я знаю. – Аннабель сунула замерзшие руки в карманы плаща. – А за тобой кто присмотрит, когда будешь возвращаться?

Джулз провел под носом рукой в красной митенке.

– Седые волосы на моей голове что-то да значат, мисси. У меня хватит ума невредимым добраться до «Излучины».

– Пусть Пейтон напишет, чтобы я не беспокоилась.

– Может, я сам напишу. Теперь уже ничего не случится, если перехватят письмо старого негра.

«Единственное светлое завоевание этой жестокой войны», – подумала Аннабель. Она находилась в «Веселом Шервуде», поэтому не стала сдерживаться и обняла благородного чернокожего слугу, у которого нашлось в сердце место для любви к белой семье, где он был рабом уже почти семьдесят лет. Это было необъяснимо, как и многое другое в мире. Услышав шаги Бо по мерзлой земле, Аннабель обернулась.

И тут перед мысленным взором девушки возник другой молодой человек. Красивый, элегантный Карлайл в первый год своего обучения в колледже, одетый в зеленую униформу кадетского корпуса. Бо – полумужчина, полуребенок – был слишком высоким, слишком худым и длинноруким, чтобы его назвать красивым. Но его лицо – о святый Боже! – это любимое, веснушчатое, широко улыбающееся лицо…

Лучи яркого зимнего солнца блеснули в серебряной пряжке на ремне Бо, когда он шел по дорожке своим размашистым шагом. Когда-то эта пряжка принадлежала Карлайлу, но в остальном мундир Бо ничем не напоминал мундир его брата. Теперь кадеты носили униформу, сшитую из грубой шерстяной ткани.

Бо остановился перед сестрой. Солнце заиграло в его волосах тысячами золотистых искорок. Нет, она не заплачет. Не должна. Бо расправил плечи. Его длинные руки неуклюже свисали вдоль тела, и в одной из них была зажата серая кепка.

– Я не развалюсь, если ты обнимешь меня напоследок, – произнесла Аннабель, силясь улыбнуться.

– Ну разве что один раз…

Бо наклонился, и девушка обвила его шею руками.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

– Знаю, сестренка. Я тоже тебя люблю.

Ее губы коснулись шеи брата, там, где под тугим воротничком медленно пульсировала жилка, и она отошла назад, отпуская его в опасный мир взрослых мужчин.

* * *

Оливия Шервуд спускалась по тропинке, устланной коричневыми прошлогодними листьями. Она миновала заросли болиголова и остановилась, увидев Аннабель, зная, что найдет ее здесь, у ручья. Снова пошел снег, и его хлопья, словно кружево, легли на ярко-синюю мантилью с капюшоном, в которую была одета Аннабель.

Оливия подошла к кузине. Аннабель повернулась и, слабо улыбнувшись, перевела взгляд на горы, высившиеся впереди и напоминающие морские волны.

Что-то беспокоило Аннабель. Оливия заметила это, еще когда ее подруга приехала в «Веселый Шервуд» десять дней назад. Они всегда делились друг с другом, и теперь Оливию задевало, что Аннабель что-то от нее скрывает.

– Я скучала по тебе, Энни, – сказала она. – Мы никогда не разлучались на такое длительное время.

– Я думала, что приеду сюда гораздо раньше, на свадьбу.

Аннабель посмотрела на кузину. Взгляд ее карих глаз были необычайно спокойным и глубоким.

– Неужели ты не влюбилась ни в одного из своих кавалеров?

– Может быть. О Господи, Энни, не знаю.

Оливия натянуто рассмеялась, чтобы скрыть мучившую ее боль.

– Был один. Он вернулся в долину вскоре после того, как умер твой отец. Он улыбался так, что хотелось броситься в его объятия. Я знала его почти всю жизнь, но внезапно он стал каким-то другим… Словно я выросла и взглянула на него другими глазами.

– Что же случилось?

– Война.

– Но ты ничего не писала об этом.

– Тогда произошли более важные события. Умер твой отец, ты переехала в «Излучину». Не стало Карлайла.

Оливия взяла руку Аннабель. Ей было тяжело вспоминать, но хотелось выговориться. Аннабель все поймет. Ведь они так близки.

– Когда Джон – так его звали – был серьезно ранен в одном из первых сражений, я сказала себе, что подожду до конца войны. Я не хотела влюбляться в мужчину, которого может отнять у меня шальная пуля. А теперь, когда папа умер… – Оливия покачала головой, не в силах продолжать.

Аннабель сжала руку подруги, и Оливия посмотрела на их переплетенные, как в прежние времена, пальцы. Оливия была обижена на Кинкейдов за то, что они оторвали Аннабель от «Веселого Шервуда», которому она принадлежала, от ее настоящей семьи.