Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Относительно Корана он негодовал: «Вы утверждаете, что чудо существует и это Коран. Вы говорите: «Пусть тот, кто отрицает это, создаст нечто подобное». В мире созданы тысячи подобных трудов в работах ученых, ораторов и поэтов, в которых в более ясной и краткой форме выражены государственные вопросы. Они лучше передают смысл, их рифма красивее и имеет лучший метр. Вы указываете на работу, которая повествует о древних мифах, полна противоречий и не содержит никакой полезной информации или объяснений, и после этого вы требуете создать нечто подобное?»[515]

Такие высказывания ар-Рази (а их было множество) разгневали благочестивых мусульман. Не важно, что он позже изменил свое мнение о некоторых вещах и в целом стал более сдержанным. Но он уже навсегда был заклеймен как безбожник. Ибн Сина позже будет негодовать по поводу двух длинных трактатов, в которых ар-Рази нападал на философию и отбросил свободу воли как иллюзию. ар-Рази, заявил он, должен был ограничить себя изучением фурункулов, мочи и экскрементов «и воздержаться от углубления в вопросы, находящиеся за пределами его возможностей»[516].

Двое из самых первых критиков ар-Рази были из Балха[517]. Их нападки заставили его написать беспристрастную, но аргументированную «Философскую биографию», чтобы защитить себя. Но выступить с осуждением не значит опровергнуть. Ар-Рази, в конце концов, применил к религии тот же рациональный и аналитический подход, который он применял к медицине. Его вера в роль разума было абсолютно бескомпромиссной. Разум, писал он, «является единственной властью, которая должна управлять, а не быть управляемой; должна контролировать, а не быть контролируемой; должна вести, а не быть ведомой»[518]. Не получив ответа, ар-Рази спровоцировал споры, в которых рационализм и вера находились в прямой конфронтации.

Абу Наср Мухаммед аль-Фараби (около 870–950) озадачил своими исследованиями ар-Рази и сбил с толку всех тех, кто разделял его абсолютную и бескомпромиссную приверженность разуму. Аль-Фараби имел широкий круг интересов, что позволило ему стать «первым человеком в исламе, который полностью классифицировал науки, обрисовал границы каждой и создал твердую основу для всех областей знания»[519]. Его величайшим достижением стало точное определение духовного мира, в то же время он сохранил и даже расширил область, в которой может продвигаться рациональное исследование. За это в мусульманском мире его называли «вторым учителем» (первым считали Аристотеля), а современные философы определяют его как первого логика и «отца» исламского неоплатонизма. Продвигая представление о Боге как о «перводвигателе», аль-Фараби оказал существенное влияние, прямое и косвенное, на работы Фомы Аквинского, Данте и даже на Канта, а также на средневекового еврейского мыслителя Маймонида[520]. Аль-Фараби стал одним из классиков средневековой мысли – восточной и западной, писателем, чьи труды распространялись по всему миру[521].

Аль-Фараби также был по-настоящему странствующим ученым. Рожденный в Центральной Азии, он в юношестве отправился в Аскалон (сейчас Ашкелон, в Израиле), Харран в верхней Месопотамии (сейчас Турция) и в Египет. Он провел 40 лет в Багдаде, а затем переехал в Алеппо, потом в Дамаск, где и умер[522]. Он был талантливым человеком, но ему не хватало честолюбия и желания преуспеть в жизни. Нет данных, указывающих на его связь с двором халифа в Багдаде или с кругом ученых и мыслителей, приближенных ко двору. Аль-Фараби не имел какого-либо известного нам покровителя в Багдаде, а в Дамаске он был вынужден работать садовником, хотя к тому времени его труды были уже весьма популярны. Нам немногое о нем известно, но одно мы знаем точно: он любил музыку и играл на лютне. Об этом сказано в его «Большой книге о музыке», признанной в качестве первой работы на арабском языке о математике тональных систем и о теории музыки в общем. Труд аль-Фараби стал основополагающим для западного музыковедения[523].

Музыкальные увлечения философа проливают свет на один из наиболее жарко оспариваемых, но ненаучных моментов жизни аль-Фараби: был ли он персом или тюрком? Такой вопрос о глубококосмополитичном гуманисте никогда бы не возник, если бы не труды тюркского биографа Ибн Халликана (1211–1282), писавшего через 200 лет после смерти аль-Фараби. Он утверждал, что аль-Фараби – тюрок[524]. Такое мнение было широко распространено в XII веке, когда тюркские династии правили большей частью Центральной Азии и Персией.

При отсутствии каких-либо очевидных доказательств «тюркской гипотезы» можно отметить, что музыкальным инструментом, на котором играл аль-Фараби, с системой настройки, которую он так тщательно проанализировал, несомненно, была иранская лютня, распространенная в то время в Центральной Азии и Иране и ставшая образцом для струнных щипковых инструментов от Гибралтара до Китая. Его музыкальный анализ включает в себя много терминов, употребляемых в согдийском и других иранских языках, но ни одного слова тюркского происхождения. Выдающийся исследователь греческой и арабской философии Димитри Гутас отметил, что и в других своих работах аль-Фараби использует ряд согдийских слов, но ни одного слова из тюркских языков[525].