The Founding of Modern States New Edition - Richard Franklin Bensel

референдум), голосование депутатов в Национальном конвенте было явно неполноценной альтернативой. В ответ Робеспьер заявил, что народ уже обнародовал Генеральную волю во время штурма Тюильри 10 августа, в результате которого король был низложен, и дальнейшие консультации с ним не требуются. В итоге Робеспьер и монтаньяры одержали верх, но решение было обусловлено опасениями умеренных депутатов, включая некоторых жирондистов, что референдум даст возможность роялистам и непокорному духовенству воспользоваться этой возможностью.

 

Робеспьер и террор

 

5 февраля 1794 г. Робеспьер произнес, возможно, самую важную свою речь. В обращении к Национальному конвенту под названием "О принципах общественной морали" он утверждал, что террор и добродетель неразрывно связаны:

 

Если главная движущая сила народного правительства в мирное время - добродетель, то главная движущая сила народного правительства в революцию - добродетель и террор: добродетель, без которой террор губителен; террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как быстрое, суровое, неумолимое правосудие; он есть, следовательно, эманация добродетели; он есть не столько особый принцип, сколько следствие общего принципа демократии, примененного к самым насущным нуждам родины.

Ранее, 28 августа 1792 г., Робеспьер заявлял: "Народное правосудие должно носить достойный его характер; оно должно быть внушительным, стремительным и грозным", но при этом он проводил резкую грань между народом, который по природе своей добродетелен, но нуждается в правильном воспитании, и его врагами, которые находятся за гранью дозволенного:

 

[Первая максима вашей политики должна заключаться в том, чтобы направлять народ с помощью разума, а врагов народа - с помощью террора... Разбейте врагов свободы террором, и вы будете оправданы как основатели республики. Правительство революции - это деспотизм свободы против тирании.

 

Главной проблемой революции было постоянное присутствие тех, кто не обладал добродетелью. В некоторых случаях это был явный отказ подчиниться общей воле, но в большинстве случаев это были либо роялисты, либо непокорные служители церкви. К этому времени они были либо загнаны в подполье, либо покинули Францию. Другие, не обладавшие добродетелью, поддерживали революцию, но были лично коррумпированы. Революционный режим предоставлял множество возможностей для мошенничества, поскольку военные контракты, конфискация и распределение дворянской и церковной собственности, продажа облигаций и других финансовых инструментов редко подвергались аудиту или иному контролю. Таким образом, личное обогащение часто шло рука об руку с революционной лояльностью. Не обошлось и без эксцессов в обеспечении революционной дисциплины, особенно в отдаленных от столицы ведомствах.

17 сентября 1793 г. Национальный конвент принял закон, получивший название "Закон о подозреваемых". В соответствии с этим законом в каждой коммуне создавались "комитеты наблюдения", целью которых был арест тех, кто не являлся патриотом; комитеты должны были следить и расследовать как частные, так и общественные убеждения простых граждан. Шама называет этот закон "хартией террора", поскольку он наделял Комитет общественной безопасности и назначенных им агентов чрезвычайно широкими полномочиями по арестам и преследованию. Согласно этому закону, аресту подлежали лица, которые "своим поведением, связями, словами или сочинениями показывали себя сторонниками тирании, федерализма или врагами свободы". Хотя дворянские титулы и статус уже были упразднены, к бывшим дворянам по-прежнему предъявлялись еще более высокие поведенческие требования, чем к обычным гражданам, поскольку они подлежали преследованию, если "не проявляли постоянной привязанности к революции".

 

За шесть дней до вступления в силу закона о подозреваемых Парижская коммуна приняла новый нормативный акт о выдаче "гражданских удостоверений" (certificats de civisme), по сути, удостоверений личности, подтверждающих, что предъявитель является добропорядочным гражданином и поэтому может передвигаться по стране и участвовать в политической жизни. На практике эти удостоверения действовали как "пропуска", и их владелец должен был постоянно носить их с собой. Предвидя принятие закона о подозреваемых, Парижская коммуна пересмотрела критерии их выдачи, отказав в выдаче удостоверений лицам, подпадавшим под одну или несколько следующих категорий:

1      Те, кто в собраниях народа задерживает его энергию лукавыми речами, бурными криками и угрозами.

2      Те, кто более благоразумен, кто таинственно говорит о несчастьях республики, полны жалости к судьбе народа и всегда готовы с умиленной скорбью распространять дурные вести.

3      Те, кто изменил свое поведение и язык в соответствии с событиями ...

4      Те, кто жалеет крестьян и жадных купцов, против которых закон обязан принимать меры.

5      Те, у кого на устах слова "Свобода, Республика, Отечество", но кто общается с бывшими дворянами, контрреволюционными священниками, аристократами [и] умеренными, проявляя заботу об их судьбе.

6      Те, кто не принимал активного участия в революционных делах...

7      Те, кто принял республиканскую конституцию с безразличием и придал значение ложным опасениям относительно ее создания и срока действия.

8      Те, которые, ничего не сделав против свободы, ничего не сделали и для нее.

9       Те, кто не посещает собрания своих секций и приводит в качестве оправдания

что они не умеют говорить или что им мешает их профессия.

Тюрьмы и тюрьмы по всей Франции были уже заполнены до отказа, так что шествия тележек к гильотине облегчали переполненность, даже препятствуя малейшему поведению, которое могло быть истолковано как антиреволюционное.

 

 

 

Хотя Робеспьер был лидером революции, наиболее ответственным за Террор и тысячи казней в период с 3 июня 1793 г. по 28 июля 1794 г., его мотивы были чрезвычайно сложными. Настойчивость Робеспьера на чистоте "Общей воли" заставляла его трактовать любую политическую оппозицию как измену народу и нации. В этот период Робеспьер испытывал почти невыносимый психологический стресс, пытаясь найти баланс между прагматическими потребностями сохранения власти и стремлением вырвать идеальный режим из чрева революции. Полагая, что только он один является и может быть связан с "Общей волей", которая еще в значительной степени не сформировалась, Робеспьер становился все более параноидальным и, как следствие, стал считать многих своих близких друзей и союзников потенциальными или реальными врагами. Настойчивое стремление Робеспьера к личной открытости как важнейшему аспекту добродетели создало режим, в котором разоблачение коррупции или личных амбиций стало революционным долгом, который мог выполнить практически каждый. Для некоторых обвиняемых были проведены судебные процессы, процедура и вердикты которых были в значительной степени благоприятны для обвинения. Для других процессуальные нормы были отменены, поскольку революционеры использовали государство для чистки собственных рядов. Те, кто имел наименьшее значение в революционном обществе, были искалечены и убиты народом на улицах и площадях. Как отмечала Арендт: "Это была война против лицемерия, превратившее диктатуру Робеспьера в царствование террора, и выдающаяся характеристика этого периода - самоочищение правителей".

Однако Робеспьер иногда был более великодушен, чем другие члены его фракции. Например, он выступал против казни Марии-Антуанетты, поскольку считал, что это ослабит поддержку революции внутри страны и усилит